Любовь в русской поэзии - одна из высших идеальных ценностей, благодаря которой человек обретает единство с миром. Для «Каменного гостя» Пушкин избрал сюжет древних испанских легенд и их знаменитого героя. Дон Гуан под пером Пушкина предстал «поэтом» любви. Ощущение перелома средневековья поддерживается в трагедии Пушкина тем, что наступает время раскрепощения человеческих чувств. Свободные страсти вырываются наружу. Средневековье еще живо в образах Карлоса, Монаха,   Доны   Анны, ежедневно   посещающей   могилу   мужа,       скрывающей свое лицо и уединившейся в своем доме, Лепо-релло с его страхом перед высшими силами. В Дон Гуане тоже много от старых обычаев: он по-прежнему верный рыцарь короля и хорошо знает, что идет против традиции, домогаясь любви Доны Анны. Но в целом Дон Гуан, как и Лаура,- люди эпохи Возрождения. В них проснулись вольные страсти, они радостно принимают жизнь, славят ее наслаждения, безоглядно предаются им, не ведают моральных запретов, церковных и государственных установлений.

Смена одной великой эпохи другою проходит через сердца людей. Дон Гуан - враг Дона Альвара и, следовательно, его вдовы Доны Анны. Любовь к жене убитого Дон Альвара и воскресшая в Доне Анне потребность любить - такова психологическая коллизия, приобретающая особую остроту: ведь Дона Анна не подозревает о том, что полюбила убийцу мужа. Прежде Дона Анна не знала любви: она вышла замуж за Дон Альвара по настоянию матери («…мать моя велела мне дать руку Дон Альвару. Мы были бедны, Дон Альвар богат»). Сила охватившей ее страсти сдерживается обычаями, которые предписывали чтить покойного мужа, не нарушать брачного обета. И все же, увлекаемая любовью Дон Гуана, Дона Анна откликается на зов страсти вопреки господствующим религиозным догмам. Она более свободна в своем чувстве, чем, например, Дон Карлос, который не может отдаться любви вдохновенно. Однако подлинное торжество вольных чувств запечатлено Пушкиным в образах Лауры и Дон Гуана.

Дон Гуан привлекателен своей жизнерадостностью, переполнен жаждой чувственных удовольствий. Полюбив, он «рад весь мир обнять». Лаура искренно и безмятежно открыта любовному порыву. Недаром ее и Дон Гуана связывает духовная близость - они и ветреные любовники, и верные друзья. Лаура ничего не боится - ни бешеного Кар-лоса, ни старости, ни смерти. Ужин у Лауры - пиршество родственных душ, среди которых Карлос выглядит чужаком. Дон Гуан тоже не знает ни небесного, ни земного страха. Наслаждаясь, он играет и своей, и чужой жизнью, всегда готов оправдать себя и свалить вину на противника («Что делать? Он сам того хотел»). От одного любовного увлечения он легко переходит к другому и каждой с непосредственностью и искренностью влюбленного клянется в своей привязанности.

Однако любовь пушкинских героев, в особенности Лауры и Дон Гуана, не только вольна и бескорыстна, но и свое.; вольна. У Лауры она не контролируется никакими моральными нормами, а у Дон Гуана вытесняет все другие душевные движения. Ликующее чувство личной свободы, переживаемое людьми Возрождения, граничит с безудержным произволом. Эта двойственность самой эпохи - упоение земной жизнью, опора на собственные силы, жажда наслаждений и одновременно дерзкое своеволие, презрение ко всяким моральным нормам, пренебрежение свободой и даже самой жизнью другого человека - определяет своеобразие пушкинского героя. Дон Гуан пылок и холоден, искренен и лжив, страстен и циничен, отважен и расчетлив. Он не знает границ между добром и злом. Увлекая Дону Анну пленительными любовными софизмами, он говорит, что полюбил в ней добродетель. Ему «кажется», что под влиянием нового любовного чувства «он весь переродился». Субъективно так оно и происходит: Дон Гуан, одержимый любовью, верит, не может не верить в свое преображение. Не только Дон Гуан воскрешает в Доне Анне способность любить, но и Дона Анна просветляет его чувство. И вместе с тем герой остается прежним Дон Гуаном, «импровизатором любовной песни». Ни в легенде, ни в пушкинской трагедии герой не может переродиться и стать добродетельным или счастливым. Однако, последовав литературной традиции, Пушкин углубил мотивировку: Дон Гуан гибнет не потому, что он развратник и безбожник. Его преследует «жестокий век», но он не в силах преодолеть и присущее ему своеволие.

Противоречивость интимных страстей, не знающих предела, образует внутреннюю трагическую коллизию Дон Гуана. Уже в сцене у Лауры, целуя свою подругу при мертвом Карлосе, он, конечно же, пылает страстью, но и кощунствует. Даже Лаура, устремляясь к Дон Гуану («Друг ты мой!..») спохватывается («Постой… при мертвом!..»). В следующей сцене вызов статуи Командора снова граничит с пренебрежением к общечеловеческим нормам. Человеческая этика, благородство требуют оставить мертвеца в покое. Дон Гуан же сначала иронизирует над мертвым:

    * Ты думаешь, он станет ревновать?
    * Уж верно нет; он человек разумный
    * И, верно, присмирел с тех пор, как умер.

А затем, не довольствуясь приказанием слуге («Проси статую завтра к Доне Анне придти попозже вечером и стать у двери на часах»), сам идет к памятнику Командора и повторяет свое фантастическое приглашение. Любовное свидание в последней, четвертой, сцене опять, как и в сцене у Лауры, происходит при мертвом. После своего дерзкого вызова не знающий страха Дон Гуан впервые растерян, впервые чувствует власть роковых сил и невольно исторгает возглас: «О боже!» Приглашение статуи не может быть истолковано однозначно. Дон Альвар стал немой сторожевой тенью над чувствами Доны Анны. Он утвердил на нее свои права сначала при жизни - деньгами, а потом после смерти - обычаями, освященными религией. Дон Гуан хочет освободить Дону Анну от страшных оков, идя наперекор религиозному фанатизму и ханжеству, которое олицетворяет Дон Альвар. Но мотив сторожевой тени приобретает и другой смысл, потому что Дон Гуан предлагает стеречь свое свидание с вдовой убитого им Дон Альвара. Благородное, рыцарское начало, живущее в Дон Гуане, неотделимо от бесчеловечного.

Пушкин отошел от традиционной трактовки Дон Гуана как коварного, гнусного соблазнителя и развратника. Его Дон Гуан - рыцарь, готовый постоять за свое личное достоинство, честь, за свободу чувств. Ему противостоит весь средневековый мир, над жестокой моралью которого Дон Гуан торжествует, одерживая свои блестящие победы. Влюбляясь, он верит, что любит впервые, и отдается этому чувству со всем присущим ему сердечным пылом. Он искренен в своих красноречивых монологах. И Дону Анну он любит страстно. Когда Дона Анна узнает, что ее возлюбленный- Дон Гуан и, пораженная, теряет чувство, в словах героя слышна неподдельная тревога:



 





    * Встань, встань, проснись, опомнись; твой Диего,
    * Твой раб у ног твоих.

И вместе с тем в речах героя смешаны и правда и ложь. Речь Дон Гуана и его поступки исполнены отваги, чести, но они содержат и тонко рассчитанную интригу. Белинский проницательно заметил об одном из его монологов: «Что это–язык коварной лести или голос сердца? Мы думаем, и то и другое вместе. Отличие людей такого рода, как Дон

    * Хуан, в том и состоит, что они умеют быть искренно страстными в самой лжи и непритворно холодными в самой страсти, когда это нужно». Вот, например, диалог Доны Анны и Дон Гуана:
    * Дон   Г у а н
    * Чго, если б Дон Гуана Вы встретили?
    * Дона    Анна
    * Тогда бы я злодею Кинжал вонзила в сердце.
    * Д о н  Г у а н
    * Дона Анна, Где твой кинжал? вот грудь моя.

Герой, отдающийся на волю возлюбленной, не лишен рыцарских чувств. Но вместе с тем это и театральный жест достаточно искушенного в любовных приключениях человека, до тонкости постигшего «науку страсти нежной». Или откровенный рассказ Дон Гуана о себе, о совести, о смирении перед добродетелью. Дона Анна верно угадывает за откровенностью и чистосердечностью хитрость: ничто не может быть обольстительнее лжи в устах кающегося грешника. Дон Гуан в данную минуту верит себе и потому искренен, но на самом деле ложь и правда, искренность и умысел тонко сплелись воедино. И подобно тому, как не исчезает в Дон Гуане рыцарь, в нем невольно выдает себя жаждущий победы нетерпеливый любовник.

Всюду можно заметить в речах Дон Гуана и его поступках скрещение высокого и низкого, человечного и бесчеловечного. Дон Гуан любит свои жертвы, но относится к ним и как к средству утолить свою жаждущую наслаждений душу. Его цель - утверждение себя через чувственные удовольствия - лишена этического начала. Он не обрел в своей душе той меры нравственной ответственности, какая препятствует превращению чувства свободы в ничем не сдерживаемый произвол. И даже любовь к Доне Анне не спасает Дон Гуана, потому что светлое чувство любви и добродетель возлюбленной он оскорбил кощунственным вызовом. Час торжества Дон Гуана, наивысшего напряжения его воли, стал часом его гибели.