Цикл повестей “Миргород” (1835) свидетельствовал, в частности, вопреки фантастичности событий и ситуаций как мистических (в “Реснице”), так и условных (”Портрет”, “Нос”), о переходе творчества и самого Гоголя, да и русской литературы вообще к реализму. Хотя большей частью реализм Гоголя является закодированным реализмом, проявляясь в авторских утопиях или антиутопиях. Сама повесть “Ресниц” больше тяготеет к “Вечерам на хуторе возле Диканьки” своими фантазиями и мистицизмом, однако и пасмурности, и тоски, и печали здесь значительно больше, поскольку высказывается боль за осквернение веры, православных святынь, да и сам герой бурсак Фома Брут гибнет вследствие соблазна, который остается от праотцев, безудержной любознательности.

Утопически выглядит и семейная идиллия Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны в “Старосветских помещиках”, где обрисовано дивом сохраненный уголок “земного рая”, олицетворенного в любви и духовном единстве двух добрых стариков. Однако то сохраненное старосветское добро, с его сакральностью есть исключительным и довольно кротким, собственно эфемерным в жестокости жизненных реалий. Идилличность непритязательной простоты и скромных запросов, к сожалению, будет уступать корыстолюбию и тщеславию банального большинства: греховный мир поглощает старосветский рай. Такая мысль беспокоит православного писателя мыслителя.
Несоизмеримость высоких мечтаний с реальной действительностью утопическим дискурсом очерчивается и в “Невском проспекте”, и в “Записках сумасшедшего” - повестях из жизни морально разложенной столицы.

Религиозной философией отмечается и “одно из наибольших творений Гоголя” (В.Белинский) - повесть “Шинель” (1842), что открывала в литературе тему “маленького человека” (эта тема присущий в частности и “Станционному надсмотрщику” О.Пушкина, значительно позднее трагическим лейтмотивом пройдет в повести Афанасия Мирного “Пьяница”).

Сам объект художественного осмысления, тем не менее, в гоголевской повести есть довольно примитивным и даже наивно никчемным с его серыми и убогими в своей прозаичности заботами - куплей скромной шинели. Однако тот же Акакий Башмачкин нуждается в сопереживании, слезливом и вместе с тем иронического сочувствия.
Стараясь вызвать, жалость к обездоленному мелкому чиновнику, который борется за выживание в деспотическом жестоком столичном существовании, Гоголь вместе с тем очерчивает мелкоту и никчемность своего героя, захваченного бессмысленной пристрастью, которая отображает образ Божий в человеке. Такие необходимые для спасения души черты, как любовь, игнорирование земных, обывательских стремлений благ сомнительных и мимолетных.

Поэтому, собственно, писатель сочувствует не столько жертве социального гнета, сколько Божьему творению, которое не способно в своей духовной ограниченности осознать смысл своего земного существования, будучи зацикленным на сугубо материальных нуждах.


 






Акакий Башмачкин - это долька всего народа, обездоленного, обиженного, несчастного в своей наивности, ограниченного в духовности, в социально-этичных запросах. Поэтому ему нужно не только сочувствовать, но и по-христиански любить, любить как брата, человека, если она и смешная своей ограниченностью, даже никчемностью. Боль и сочувствие к человеку, для которого шинель становится маленьким праздником, который чиновники требуют отметить. Которое со временем у него отберут грабители, что и приведет несчастного к смерти - трагической в невыразимом отчаянии.
“Лицо чиновника было бледно, как снег, он выглядел совершенным мертвецом. Но ужас значительного лица превзошел все границы, когда он увидел, что рот мертвеца покривился - и, пахнув на него страшной могилой, произнес такие речи: “А! так вот ты, наконец! Наконец я тебя того, поймал за воротник! Твоей-то шинели мне и нужно! Не похлопотал о моей, да еще и распек, - отдавай же теперь свою!” Бедное значительное лицо, чуть не умер”.

Это трагическое отчаяние на лице умирающего от человеческой несправедливости пугает и высокопоставленного чиновника: никого не обойдет смерть, а что же там - чертой?.. Каждый, наверное, имеет ответить за ближнего, за нанесенные несправедливости, за бездушность! Каждый за все и за все виновный! Мотив этот пройдет сквозь теологически-мистический реализм Федора Достоевского, который будет предостерегать знаменитой фразой соотечественников устами старца из “Братьев Карамазовых”. А Достоевский вышел из гоголевской “Шинели”. Собственно его “Бедные люди”, “Униженные и оскорбленные”, “Преступление и наказание”, “Идиот”, “Братья Карамазовы” продолжают и развивают гоголевскую тему пренебреженного человеческого
достоинства.

По своему будут осмысливать эту тему русские классики А.Чехов и О.Куприн, француз Гиде Мопассан, украинце Афанасий Мирный, Б.Гринченко, И.Франко (образ кожуха из рассказа “История кожуха” И.Франко раскрывает проблему, прежде всего в социальных измерениях). Духовно-этические проблемы являются магистральными в известной повести притче “Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем”, где в гиперболической форме автор раскрывает скрытую за нарочитою добропорядочностью пошлость, никчемность, пустопорожность запросов и мечтаний обывателей, которые считаются столбами общества.

Оригинальная завязка сюжета, предметом которой становится ружье (”Благородная вещь”), ироническая форма сказа с восхищением двух человек - честь и гордость всего Миргорода. Показная жалостливость Ивана Ивановича, медвежья неучтивость и неуступчивость Ивана Никифоровича, портретные гиперболические контрасты, патетика и лиризм, объединение горькой иронии с сарказмом и добродушной улыбкой в оценке сутяжничества бывших приятелей - далеко не все художественные ингредиенты, подчиненные афористической идее произведения: “Скучно на этом свете, господа!” В статье «О русской повести» и повестях Гоголя знаменитый резкостью и бескомпромиссностью, в чем-то справедливый и вместе с тем нетерпимый в революционности В. Белинский отметит силу художественной правды (закодированной в метафорах реализма) повестей Гоголя, которые вошли в книгу “Миргород”: “Вон не льстит жизни, но и не клевещет на нее; вон советы выставит наружу все, что и есть в ней прекрасного человеческого, и в, то, же время не скрывает и ее безобразия. В том и в другом случае он верен жизни к последней степени”.