В «Рудине» он первым сумел объективно оценить роль «кружковой» поры в развитии прогрессивной русской мысли; в «Дворянском гнезде» возвестил о «ликвидации идейной гегемонии дворянства» . В «Накануне» художник передал напряженные ожидания нового незадолго до отмены крепостного права. В «Отцах и детях» им раскрыты основные черты демократического деятеля 60-х годов. Не всегда, конечно, удавалось писателю до конца правильно оценить изображаемые явления. Но замечательной чертой Тургенева-романиста было стремление, им самим же осмысленное, «...точно и сильно воспроизвести истину, реальность жизни... даже если эта истина не совпадает с... собственными симпатиями» (10, 349). Благодаря этому Тургенев сумел создать живую галерею образов русской интеллигенции. Он выступил, как об этом писалось в прокламации народовольцев, «провозвестником идеалов целого ряда молодых поколений, певцом их беспримерного, чисто русского идеализма, изобразителем их мук и душевной борьбы» 2. Содержание романов Тургенева неотделимо от истории общественного движения 30—80-х годов прошлого столетия.

Для первого романа Тургенев избрал тему, к которой неоднократно обращались русские писатели. В образе Рудина, энтузиаста-просветителя, не нашедшего применения своим дарованиям в условиях 30—40-х годов, угадывался тип «лишнего человека», знакомый читателю по произведениям Пушкина, Лермонтова, Герцена. Тургеневу, однако, удалось отыскать новые грани в, казалось бы, исчерпанной теме. Автор не идеализирует своего героя. Он отмечает в нем разлад между словом и делом, неприспособленность к жизни, боязнь решительных действий. В то же время писатель горячо защитил в Рудине преданность высоким идеалам, готовность служить людям. Не умея действовать, Рудин обладает способностью пробуждать и людях стремление к деятельной, осмысленной жизни. Мод его влиянием становится другим человеком Наталья Ласунская, дочь богатой помещицы, духовно растет разночинец Басистое. Они готовы на труд, самопожертвование во имя общего блага.





 






Следовательно, энтузиазм Рудина, как и страстный поиск истины лучшими из дворян и 30—40-е годы,— необходимый и важный этап в истории русского общественного движения. Такова позиция Тургенева в вопросе о том, какое значение имела деятельность дворянской интеллигенции недавнего прошлого для выработки руководящей линии в эпоху 50-х годов. Рудин сделал, что мог, боролся, пока мог» (2, 136). В целом это верная поправка к традиционному изображению «лишнего человека». Дворянская интеллигенция 30—40-х годов (например, члены кружка Станкевича) многое сделала для распространения прогрессивного мировоззрения, высоких нравственных принципов. Поэтому защитить эпоху, с которой начались в России интенсивные поиски передовой теории, было делом важным и нужным. Но Тургенев попытался приподнять своего героя несколько выше той черты, которая ему была отведена временем. Тургенев дописал в эпилоге сцену, изобразив гибель Рудина на парижских баррикадах 1848 г.

Показателен в этом отношении роман «Дворянское, гнездо». В центре повествования лучшие из "дворян: умный, честный, но мягкий, пасующий перед злом Федор Иванович Лаврецкий и способная на самопожертвование во имя чистоты нравственных принципов Лиза Калитина. Их стремление к личному счастью обернулось трагедией: после многолетнего разрыва к Лаврецкому вернулась жена — светская красавица, проводившая жизнь в праздных развлечениях. И хотя примирение понадобилось Варваре Павловне, чтобы получить часть наследства и продолжить угарную жизнь за границей, Лаврецкий и Лиза не решаются преступить «закон». Убежденная в греховности любви к женатому человеку, Лиза уходит в монастырь. Лаврецкий уезжает в имение сломленным и угасшим. «Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!»— говорит он в эпилоге, вспоминая время, когда счастье было так возможно.

Читатели и автор полны трогательного сочувствия к героям. Для всех ясно, что они не могут строить свое счастье за счет благополучия других, нарушая обязательные для себя моральные принципы. Но очевидно и бессилие Лаврецкого. Он посчитал все потерянным, когда не удалась его личная жизнь. Впрочем, события складываются так, что у читателя немного находится аргументов против Лаврецкого. Ведь он и Лиза столкнулись, как заметил Добролюбов, с «такими понятиями и нравами, с которыми борьба... должна устрашить даже энергического и смелого человека» (3, 35). И действительно, Лаврецкий отступает не только потому, что Лиза подчинилась чувству раскаяния, но и потому, что его никто в окружающей дворянской среде не понимает. Тургенев не зря уделил большое внимание губернскому обществу, «салону» Марьи Дмитриевны Калитиной (Паншин, Геде-оновский и др.). Здесь все ложно. Напыщенность и слезливость принимаются за подлинные чувства; дилетантство заменяет талант, пустая трескотня — ум и порядочность. Все это, как показывает Тургенев, приводит к утрате не только нравственных, но и патриотических, гражданских чувств. «Россия... отстала от Европы... (...) мы даже мышеловки не выдумали. Следовательно, мы поневоле должны заимствовать у других... мы больны оттого, что только наполовину сделались европейцами...»— с циничной откровенностью заявляет Паншин. Но среди таких, как он, Лаврецкому приходилось отстаивать свое достоинство и идеалы. Дворянская молва, естественно, осудила Федора, а не Варвару Павловну, которая «обворожила» всех своими манерами, отработанными еще в пору парижских «похождений».