М. Е. Салтыков-Щедрин

В Древней Греции в VI веке до нашей эры жил легендарный Эзоп, считавшийся основоположником басен. Его произведения обрабатывали известные баснописцы: от Фебра и Бабрия до Лафонте-на и Крылова. С тех пор и возникло в литературе выражение «эзопов язык», что значит иносказательный, затемненный, язык аллегорий и метафор.

Он употреблялся многими писателями XIX века. Его можно найти и в знаменитых баснях Крылова, и в произведениях Гоголя, Фонвизина.

Но, на мой взгляд, больше всего использовался он как художественный прием в творчестве Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина.

Годы деятельности этого замечательного сатирика — эпоха жесточайшей правительственной реакции. .Покушение Дмитрия Каракозова на Александра II послужило поводом к свертыванию либерализации русской жизни. Были закрыты газеты «Неделя», журналы «Современник» и «Отечественные записки». За свои сатирические произведения Салтыков-Щедрин подвергался жестоким цензурным гонениям. Семь с половиной лет провел он в опале, сосланный в далекий и глухой в те времена уголок России — Вятку.

«Сейчас нет более ненавидимого писателя, чем я», — говорил Салтыков-Щедрин.

Чтобы обойти цензурные препятствия, сатирик создает особый язык, особую манеру письма. Язык этот он называет «эзоповым», манеру письма — «рабьей», подчеркивая отсутствие свободы слова в России.

Этим языком и в этой манере написано большинство произведений Щедрина. Среди них — «Губернские очерки», «Помпадуры и помпадурши», «Пошехонская старина», «Господа Головлевы», книга очерков «За рубежом», а также наиболее яркие, на мой взгляд, его произведения — «История одного города» и цикл «Сказки для детей изрядного возраста».-

Своеобразие творчества Салтыкова-Щедрина мне бы хотелось рассмотреть на нескольких сказках. .

Этот, цикл, за небольшим исключением, создавался в течение четырех лет (1883—1886), на завершающем этапе творческой деятельности писателя. Одновременно с Салтыковым-Щедриным в 80-е годы выступали со сказками и литературными обработками народных легенд его выдающиеся современники: Л. Толстой, Гаршин, Лесков, Короленко.

От всех этих писателей Салтыкова-Щедрина-отличают приемы художественного преувеличения, фантастики, иносказания, сближение обличаемых социальных явлений с явлениями животного мира. В форму сказок, наиболее доступную народным массам и любимую ими, он как бы переливает все идейно-тематическое богатство своей сатиры и таким образом создает своеобразную малую сатирическую энциклопедию для народа.

Большое внимание в цикле уделено трем социальным «китам», на которых стояла страна, — властителям России, «почве народной» и «пестрым людям».

Резкостью сатиры на правительственные круги отличается сказка «Медведь на воеводстве». В ней царские сановники преобразованы в сказочных медведей, свирепствующих в «лесных трущобах», — в трех Топтыгиных. Первые два ознаменовали свою деятельность разного рода злодействами: один — мелкими, «срамными»; другой — крупными, «блестящими». Топтыгин-третий отличался от своих предшественников добродушным нравом. Он ограничивал свою деятельность только соблюдением «исстари заведенного порядка», довольствовался злодействами «натуральными». Однако и при его воеводстве ничего не меняется в жизни.


 



Этим Салтыков-Щедрин показывает, что спасение не в замене злых Топтыгиных добрыми, а в устранении их вообще, то есть в свержении самодержавия.


С едким сарказмом обрушивается Щедрин на представителей «хищнического класса», паразитирующего на теле народа. В его «Сказках» они выступают то в обычном социальном облике никчемного дворянина («Дикий помещик»), то купца («Верный Тре-зор»), то кулака («Соседи»), то — и это чаще всего — в образах волков, лисиц, ястребов и т. д.

В 80-е годы волна правительственной реакции охватила все слои общества. Салтыков-Щедрин высмеивает психологию запуганного «среднего человека», который находит свое сатирическое воплощение в образах самоотверженного зайца, премудрого пискаря, вяленой воблы и других.

Для всех этих «пестрых людей» вопрос о целостности — личный шкурный интерес — становится единственно важным; именно ему они подчиняют свое существование.

Премудрый пискарь из одноименной сказки — это малодушная рыбешка, пожизненно замуровавшая себя в темную нору; это «остолоп, который не ест, не пьет, никого не видит, ни с кем хлеба-соли не водит, а все только распостылую жизнь свою бережет».

Крылатые слова из сказки: «Жил — дрожал, умирал — дрожал» — характеризуют мелкого трусливого обывателя. Здесь сатирик выставил на публичный позор малодушие той части интеллигенции, которая в годы разгрома народовольцев поддалась настроениям постыдной паники.

Этой сказкой Щедрин высказывал свое предостережение и презрение всем тем, кто, покоряясь инстинкту самосохранения, уходил от активной борьбы в узкий мир личных интересов.

Главной причиной долготерпения угнетенных масс Салтыков-Щедрин считал отсутствие у них понимания происходящих политических явлений.

Измученная коняга — образ угнетенного народа; это символ его силы и в то же время символ его забитости.

«Коняга» — выдающееся произведение Салтыкова-Щедрина о бедственном положении крестьянства в России. Неутихающая' боль писателя за русского мужика, вся горечь раздумий автора о судьбах народа выразилась в жгучих словах, волнующих образах.

Примечательно, что в сказке «Коняга» крестьянство представлено непосредственно в облике мужика, а также его двойника — коняги. Человеческий образ казался Салтыкову-Щедрину недостаточно ярким, чтобы воспроизвести картину народных страданий и каторжного труда.

Коняга, как и мужик в сказке о двух генералах, — это громадина, еще не осознавшая своей мощи, это пленный сказочный богатырь, которому предстоит еще блеснуть своей силой. «Кто освободит эту силу из плена? Кто вызовет ее на свет?» — спрашивает Щедрин.

Сказки его — великолепный сатирический памятник минувшей эпохи. Не только типы, созданные Салтыковым-Щедриным, но и крылатые слова и выражения мастера эзоповых речей до сих пор встречаются в нашем обиходе. Слова-образы его произведений, такие, как «помпадур», «карась-идеалист», «головотяп», «пенкосниматель», прочно вошли в жизнь современников.

«Я люблю Россию до боли сердечной», — говорил Салтыков-Щедрин. Он отличал темные явления ее жизни, потому что верил, что минуты прозрения не только возможны, но составляют неизбежную страницу в истории русского народа. И он ждал этих минут и всей своей творческой деятельностью старался приблизить их, в частности, с помощью такого художественного средства, как эзопов язык.