В главе «Фантастический путешественник» мы сталкиваемся с ситуацией более частной. Но она тоже типична и тоже опирается па подлинные факты. Градоначальник Фердыщепко вздумал путешествовать. А как же иначе? Ведь все уважающие себя самодержцы время от времени оставляют свои резиденции и отправляются обозревать подвластные им земли. Сказав об этом намерении своего героя, Щедрин добавляет: «Очевидно, он копировал в этом случае своего патрона и благодетеля, который тоже был охотник до разъездов (по краткой описи градоначальникам, Фердыщепко обозначен так: бывший денщик князя Потемки-ми) и любил, чтобы его везде чествовали».

Намек, как говорится, предельно ясен. Любовь Потемкина к «путешествиям», чествованиям и подношениям стала своего рода «притчей во языцех». Всесильный екатерининский фаворит заметно выделялся среди прочих государственных деятелей Российской державы своей неуемной страстью к организации всевозможной «показухи» и народных ликований по случаю приезда императрицы. «Потемкинские деревни» приобрели такую поистине всенародную известность, что стали понятием нарицательным.
Вот вам и реальное основание для сцен, нарисованных сатириком в этой главе.
Впрочем, только ли Потемкин организовывал видимость всеобщего благополучия и процветания при путешествиях императрицы? И только ли Екатерина II путешествовала по своей всероссийской «вотчине»?

Александр I, как известно, не раз пускался в вояж по стране и за границу.
Александр II, еще будучи царевичем, путешествовал по России и очень любил, чтобы его всюду торжественно встречали.
Матушка его после смерти своего супруга — Николаи I — с огромной свитой отправилась путешествовать за границу (в какую «копеечку» влетела русскому народу эта поездка, показал Герцен в памфлете «Августейшие путешественники»).
Да что там говорить! Любили российские самодержцы попутешествовать. Любили воочию убедиться в том, сколь обширна и велика Российская империя и как благоденствует она иод их неусыпным управлением.

Распорядителям и устроителям этих поездок, конечно, приходилось нелегко. Надо было и маршрут соответствующий разработать; и благоденствие в местах, намеченных к посещению, срочно организовать; и ликующие толпы народа загодя собрать.
Вот, например, весьма любопытный документ, составленный в мае 1787 года (в царствование Екатерины II) и подписанный воронежским и харьковским генерал-губернатором В. Л. Чертковым. Называется он «Обряд при высочайшем шествии Ея Императорского Величества через Харьковское наместничество» и представляет собой подробнейшую инструкцию относительно того, как надлежит встречать Екатерину II при ее проезде по указанной местности.

Начинается инструкция с распоряжений общего порядка, имеющих целью собрать к месту встречи как можно больше должностных лиц и представителей от разных сословий. Причем точно указывается, где кому надлежит стоять: «На границе Харьковского с Екатеринославским наместничеством, у триумфальных ворот и пирамид, ожидают господа: в должности генерал-губернатора, губернатор с 12 драгунами при одном обер- и унтер-офицере; господа губернский и уездные предводители, депутаты и дворянство, кроме дворян Харьковского, Золочевского и Волчаиского уездов (о коих, где им быть, ниже сказано), сколько можно в большем количестве, имея с собою и верховых лошадей в предписанном приборе; чего для па сей высокий, знаменитый случай во всех местах уволить и судей от присутствия, оставя в каждом судебном месте, для неостановления текущих дел, по одному присутствующему...»



 




Далее по пунктам следуют указания относительно того, какие действия следует предпринять при появлении Екатерины II: «...Как скоро покажутся передовые сея Нысочайшея свиты, произвести 71 пушечный выстрел, для чего и привезть туда из Змиева или откуда удобнее А пушки с снарядами и людьми, кои б стрелять умели...» Прежде всего, таким образом, производится артиллерийский салют. Вслед затем слово предоставляется музыкальным инструментам: «По приближении к триумфальным воротам Ея Императорского Величества заиграть на трубах и литаврах, и все да сделают подлежащий поклон...»



Самым подробнейшим образом расписано, как должны нести себя сельские жители. Им велено быть «пешим», «в згутчей одежде», «наблюдая, чтоб отнюдь никого в разодранной одежде, а паче пьяных пе было»; «при проезде императорской кареты да сделают они все обыкновенный поклон, и лутчие обыватели могут поднести но обычаю их хлеб и соль на глиняном блюде... и по поднесении девки бросают под карету цветы, а прочие изъявляют свои восхищения приличными поступками и приветствиями».

Особенно пламенная встреча предусматривалась в самом городе Харькове. Здесь тоже все было расписано весьма тщательно: «...по приближении императорской кареты поставленным на триумфальных воротах здешним музыкантам заиграть на духовой музыке. А предстоящие, сделав все поклон, магистрат и купечество поднесут на фарфоровом или серебряном блюде хлеб-соль, а па другом фрукты, конфеты или что придумают». Предполагалось, что на улицах «соберется немалое количество» жителей, и потому предписало «не возбранять им изъявлять радостные восклицания, а женщинам и девицам метать под Карету императорскую цветы».

Как же трансформировались в сатире Щедрина эти и аналогичные им реальные факты?
Для того чтобы предельно обнажить комизм и нелепость подобного рода разъездов и торжественных встреч, писатель заставляет глуповского градоначальника последовать примеру «августейших» путешественников. Вот только осуществить ему свое намерение не так-то просто, «ибо в заведовании Фердыщенко находился только городской выгон, который не заключал в себе никаких сокро-пищ ни па поверхности земли, пи в недрах оной. В раз-пых местах его валялись, конечно, навозные кучи, но они, даже в археологическом отношении, ничего примечательного не представляли. „Куда и с какою целью тут путешествовать?" Все благоразумные люди задавали себе этот со и рос, но удовлетворительно разрешить не могли. Даже бригадирова экономка — и та пришла в большое смущение, когда Фердыщенко объявил ей о своем намерении. - Ну, куда тебя слоняться несет? — говорила она,— (ш первую кучу наткнешься и завязнешь! Кинь ты свое озорство, Христа ради!»

Если подлинные августейшие правители разъезжали по городам и весям обширной Российской империи, то глуповский градоначальник вынужден путешествовать по выгону для скота, единственными достопримечатель-постями которого являются навозные кучи.
Если в реальной жизни инструкции местным жителям относительно того, как надлежит встречать высоких нуте-шествующих особ, давали генерал-губернаторы, губерна-торы и прочие начальствующие лица (причем создавав лось впечатление, будто августейшие правители никакого отношения к этим предписаниям не имели), то в книге Щедрина аналогичные указания дает... сам путешественник. Нетрудно заметить злой сатирический смысл такого рода «замены».

Толпа, встречающая Фердыщенко, насчитывает четырех человек, а вместо торжественных звуков литавр и фанфар раздается звон тазов и бубна.

Самодержавным правителям всюду преподносили хлеб-соль, цветы и дорогие подарки.
«Дары», преподнесенные глуповскому путешественницу счастливым населением, заключаются в осетровой тешке, средней величины севрюжке да куске ветчины.
Может показаться, будто картина, вышедшая из-под пера Щедрина, намного «беднее» действительности. Такого рода упрек, кстати, и предъявляла писателю критика. 'Гот же Суворин писал по поводу «Фантастического путешественника», что «очерк этот один из слабых, ровно ничего не говорящих; между тем как в „высших сферах" происходило действительно сказочное путешествие в Крым, обставленное такими декорациями, которых ни один декоратор ни прежде того, ни после произвесть по был в состоянии, ибо для этого затрачены были миллионы». Именно это путешествие Екатерины II, по мнению критика, «могло бы представить прекрасный материал для сатирического изображения, тем более уместного, что псе описатели его восхищались им и оно перешло в предание, как очаровательная сказка, тогда как па самом дело оно дышало невообразимой нескладицей»