Писатель показывает бессовестное ограбление народа «новым культурным слоем», состоящим из «кабатчиков, процентщиков и прочих казнокрадов и мироедов». Имена героев капиталистического хищничества - Разуваевых, Деруновых, Колупаевых - стали нарицательными. Свои меткие удары сатирик направляет и _против либеральных деятелей и писателей, пресмыкающихся перед властями. Беспощадно бичует он литературных холопов типа М. Н. Каткова, добровольно ставших на защиту реакционных «устоев». «Мы не откажемся от своей доли полицейских обязанностей в литературе», - откровенно писал реакционный журналист. Щедрин назвал Каткова «литературным будочником» (полосатая полицейская будка стала в эти годы символом русской жизни под самодержавным гнетом). Свою «эзоповскую» манеру письма Щедрин часто называл «рабьей» из-за ее вынужденного характера иносказаний, но в ней не было никаких компромиссов с властями. Писатель резко отличал  ее  от  «холопского  языка»  «литературных будочников», представлявшего «смесь наглости, лести и лжи».

С приходом к власти «чумазых» выросла и армия буржуазных общественных деятелей, прославляющих новых хозяев жизни. Этих «пенкоснимателей», как назвал их сатирик,- Прелестновых, Балалайкиных и им подобных - он изобразил в «Дневнике провинциала в Петербурге» (1882) и «Современной идиллии» (1877- 1883). «Хищник, - пишет Щедрин, - проводит принцип хищничества в жизни; пенкосниматель возводит его в догмат и сочиняет правила на предмет наилучшего производства хищничества». Как осуществляется на деле принцип хищничества, Щедрин показал в цикле «Господа ташкентцы» (1869-1872). Деятельность «ташкентцев» - дворян-администраторов, финансистов, юристов, дельцов-предпринимателей и других «цивилизаторов» и «просветителей» - изображается  на фоне хозяйничания русского царизма в Средней Азии, но сатирик подчеркивает, что Ташкент - понятие не географическое: «Если вы находитесь в городе, о котором в статистических таблицах сказано: жителей столько-то, приходских церквей столько-то, училищ нет, библиотек нет, богоугодных заведений нет, острог один и т.д.- вы можете сказать без ошибки, что находитесь в самом сердце Ташкента». «Ташкентец» - это наглый, ненасытный хищник, живущий за счет питающегося лебедой мужика.

В цикле «В среде умеренности и аккуратности» (1874-1880) Щедрин продолжил биографию грибоедов-ского героя - Молча лина. Этим именем сатирик называет шкурников-обывателей, в среде которых процветают ловкие карьеристы и доносчики, ловящие рыбку в водице, замутненной полицейскими преследованиями. Подлость до того укоренилась в обществе, что родители на собственных детей доносят: «У меня, ваше превосходительство, сын превратными идеями занимается - не прикажете ли его подкузьмить?»


 



Боль и гнев вызывает в писателе российская действительность. В ответ на обвинения в «отсутствии патриотизма» он пишет: «Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России». Это - любовь истинного патриота, неотделимая от ненависти ко всем угнетателям и грабителям русского народа. Особенно обострились “эти чувства, когда Щедрин оказался за границей.


Писателя раздражают «русские откормленные идиоты», которыми полны были заграничные курорты: «Это беспредельное блаженство сукиных детей, их роскошь, экипажи, платья дам - ужасно много портят крови». Познакомившись поближе с заграничной жизнью, Щедрин увидел за культурной внешностью западноевропейских капиталистов, государственных и общественных деятелей те же знакомые черты хищничества и предательства. Итогом поездок писателя за границу явился цикл очерков «За рубежом» (1881), о котором В. И. Ленин писал: «Щедрин классически высмеял когда-то Францию, расстрелявшую коммунаров, Францию пресмыкающихся перед русскими тиранами банкиров, как республику без республиканцев». Щедрин заклеймил и германский милитаризм, и лакейство немецкой буржуазной интеллигенции перед прусскими генералами.

Признавая, что культура на Западе несравненно выше, чем в России, писатель был далек от слепого преклонения перед западной культурой. Он смотрел на отлично возделанные немецкие поля и думал о том, что поля эти принадлежат не народу, а толстосумам-буржуа, на которых работают десятки батраков. Он с болью говорит о русском народе, привыкшем к кнуту, но и вымуштрованность немецкого народа ему не по душе. Интересен диалог «мальчика в штанах» - сына немецкого крестьянина и «мальчика без штанов» - сына русского мужика. В «мальчике в штанах» олицетворена мещанская мораль с ее преклонением перед собственностью и порядком. «Мальчик без штанов» беднее его, менее культурен, его беспощадно эксплуатирует Колупаев, у которого он работает не «по контракту», а «совсем задаром», но, в отличие от немецкого мальчика, он не примирился со своим положением и собирается рассчитаться с Колупаевым. «Погоди, немец, будет и на нашей улице праздник!» - многозначительно говорит он. В этих словах проявилась вера Щедрина в светлое будущее родного народа.

А пока - мрачная, беспросветная ночь нависла над Россией. Свирепствовала жестокая реакция. Все. реже становились ряды заступников народа, все больше было перебежчиков в стан «ликующих, праздно болтающих». И снится в Париже одинокому писателю кошмарный сон наглая свинья под одобрительный рев толпы «чавкает» Правду.