Развивая гипотезу и мифах и легендах используемых в «Слове о полку Игореве», мы можем прийти к выводу, что предположенное «славяно-русское» племя, на землях которого впоследствии сложились Черниговское (в значительной части) и Новгород-Северское княжества, как владения Ольговичей (прадед которых, Святослав, получил Чернигов после смерти своего отца Ярослава 1054 г.), это-«северяне». Название «северян» (в действительности, жителей Южной Руси) сохранилось до сих пор (г. Новгород-Северский, р. Северский Донец) и было актуальным в течение всей истории Древней Руси40. «Северяне» по происхождению были ираноязычным племенем, включенным в состав империи Рюриковичей, и название их восходило к древнеиран-скому «зеи»-черный41. Историки и лингвисты подтверждают наличие ираноязычного субстрата на территории «северян» в XI - XII вв. По наблюдениям Н. А. Баскакова, фигурирующие в «Слове» имена богов - Даждь-бога, Хорса, Стрибога, а также злого духа Дива, - «древнеиранские по своему происхождению».

Сообщенные научные данные позволяют нам локализовать образ Даждь-бога этнически и исторически, атрибутировав его происхождение к племени «северян» и приурочив к господствовавшему над ним роду Ольговичей, а затем - к княжескому родовому эпосу.

Нередко повторяемых в литературе о «Слове» предположений, что в нем языческие боги выступают только в виде авторских «художественных» приемов или образов 45. Мы полагаем, что между религиозным культом и художественным обобщением пролегала значительная культурная эпоха, осуждаемая древнерусскими проповедниками как «двоеверие». Обе стороны этой феодальной идеологии (христианский культ и языческое суеверие) получили закрепленное традициями выражение: культ - в литературе, суеверие - в устной поэзии (феодальной в пределах средневековья, крестьянской частично - до XX в.). Сохранение языческих символов в материальной культуре, летописании, поэзии (в «Слове» и, очевидно, в ему предшествовавшей традиции Бояна) было бы исторически неоправданным квалифицировать в качестве категории художественного приема, как это делается применительно к анализу сочинений нового   времени.

Архаичность символов «Слова» (и для XII в.) подтверждается тем, что в феодальной литературе наблюдается совершенно отличное от него изображение персонифицированных солярных представлений. В княжеских некрологах и биографиях такие представления начинали приобретать характер идейно-назидательных (но еще не собственно художественных) сопоставлений. Владимир Мономах, по словам летописца, «просвети Русскую землю, акы солнце луча пущая» (И, 208). У гроба Александра Невского митрополит Кирилл «глаголаше: Чада мои, разумейте яко уже зайди солнце земли Суздальской».

Согласно этим представлениям Боян, «внук» Белеса, воспевал «старыми словесы» князей «старого времени» - «старого» Ярослава и его брата «храброго» Мстислава, Святослава Ярославича, его сыновей «красного» Романа и Олега, то есть дедов и прадедов героев «Слова». В преемственной последовательности с этой родовой эпической традицией автор «Слова», в качестве «внука» Бояна («того внуку»), воспевает «внуков» названных выше князей, а именно - героев изображаемых событий «сего времени» - Игоря, Всеволода («Буй-Тура»), Святослава Всеволодовича и их родственников.

В этой преемственной традиции, как уже частично отмечалось выше, определенную роль играла символика повторяющихся имей и прозвищ. В данном случае напомним, что родовое языческое именование Ольговичей восходило от Олега Святославича, через его тезку, Олега Святославича (убитого в войне с его братом Ярополком в 977 г.), к имени крупнейшего полководца и государственного деятеля, основателя Киевской империи, скандинава Олега, который победил одну из главнейших мировых столиц эпохи - Царьград (907 г.), и тогда его послы-язычники клялись при заключении договора с византийскими императорами Перуном и «Волосом, скотьим богом».


 






Значение традиции Бонна подкрепилось очевидным для героев «Слова» фактом социально-экономической действительности. Для понимания сложившейся ситуации нужно учитывать, что вдова Всеволода, знатнейшая и богатейшая княгиня Мария, была весьма заметной фигурой среди феодалов-современников: она была дочерью великого князя киевского Мстислава-Гаральда «Великого» и шведской принцессы Христины, внучкой великого князя киевского Владимира Мономаха и английской принцессы Гиты, а имя свое получила в честь прабабушки греческой царевпы Марии Мономахи (при наличии прапрабабушки шведской принцессы Ингигерды) 51. Итак, на глазах всего высшего феодального общества, прежде всего самих Ольговичей (героев «Слова»), их мать (Святослава и Ярослава) и тетя (Игоря и Всеволода «Буй-Тура») княгиня Мария совершила покупку Бояновой земли у его наследника и закрепила ее актом на стене митрополичьего кафедрального собора. Это земельное владение - феод, очевидно, населенное (смердами, закупами, холопами), было оценено ровно в половину той огромной контрибуции (1400 гривен), которую взыскал ее муж, Всеволод Олегович, с галицкого князя Владимира Володаревича (1144 г.). Примечательно, что для ведения этой войны против очень богатого и культурного Галицкого княжества Всеволод составил большую коалицию князей, в которой, в порядке редкого исключения, Ольговичи соединились с Моно-маховичами. В коалицию входили его братья, Игорь и Святослав Олеговичи, его сын, будущий герой «Слова», Святослав, другие Ольговичи, а также Вячеслав, сын Мономаха (дядя жены Всеволода Марии), внуки Мономаха - Ростислав и Изяслав Мстисла-вичи (братья Марии, шурья Всеволода). Полученные 1400 гривен Всеволод «не прия один, но раздал братьи по части», то есть Ольговичам, а также - Мономаховичам. Видимо, доля Всеволода составила основу того капитала, которым располагала Мария для покупки Бояновой земли и строительства Кирилловской церкви.

из них Яким - епископ Туровский), о том, что купила землю Боянову («землю… Бояню») княгиня Всеволодова, дав за нее 700 гривен, сумму очень большую.

 Наложенные обстоятельства можно связать с представлением о том, что автор «Слова», при смелости заявленных им идей, дидактичности его тона по отношению к младшим Ольговичам, гиперболизации своего сюзереиа Святослава Всеволодовича (тоже получившего от отца часть указанной контрибуции), занимал, очевидно, почетное место при его дворе, подобное месту Бояна при дворе его прадеда Святослава Ярославича52. В этом случае, если принять гипотезу А. А. Потебни и М. В. Щепкиной о том, что автор «Слова» был кровным внуком Бояна, то становится воз-мояшым сделать два предположения . Во-первых, княжеско-родовой эпос, посвященный Ольговичам, был также родовой традицией их певцов, как это нередко встречается в истории мировой эпической поэзии. Во-вторых, княгиня Мария купила «землю Бояна» именно у автора «Слова» (как наследника своего деда), следовательно - человека знатного (скорее всего из старшей дружины Святослава-«а мы уже дружина»), одного из «бояр» - толкователей его «сна», очень богатого, а потому и уважаемого в феодальном обществе.

Во всяком случае, глубокое уважение самого автора «Слова», кроме его твердой приверженности ко всем Ольговичам и памяти Олега, относится также к Владимиру Мономаху (внучатным племянником которого был Игорь). Упоминания автора, идейно важные  («отъ стараго Владимера до нын’внгаяго Игоря», «того старого Владим1ра нельзя б-Ь пригвоздит къ горамъ Юевьскымъ») вполне законны для певца - вассала Святослава Всеволодовича, князя, который по матери был правнуком Мономаха. Столкновение двоюродных братьев Олега и Мономаха в борьбе за Чернигов изображен автором, однако, с преимущественным вниманием к  доблести  Олега,  который   (как  это  подтвердил и 

Таким образом, мы приходим к выводу, что генеалогические, политические и символические отношения Ольговичей, Всеславичей, Мономаховичей и Шаруканидов связываются историческим единством, и эти связи в родовом эпосе прослеживаются вплоть до «Слова о полку Игореве». Теперь нам надлежит ориентировать эти связи на солнечную символику «Слова».