Забравшись под баркас, Прошка сладко спал, бессмысленно улыбаясь во сне. Сильный удар ноги разбудил его. Он хотел было залезть подальше от этой непрошенной ноги, как новый пинок дал понять Прошке, что он зачем-то нужен и что надо вылезать из укромного местечка. Он выполз, поднялся на ноги и глядел на злое лицо Игнатова тупым взором, словно бы ожидая, что его еще будут бить.


- Ступай за мной! - проговорил Игнатов, едва сдерживаясь от желания тут же истерзать Прошку.


Прошка покорно, словно ви новатая собака, пошел за Игнатовым своей медленной, ленивой походкой, переваливаясь, как утка, со стороны на сторону.


Это был человек лет за тридцать, мягкотелый, неуклюжий, плохо сложенный, с несоразмерным туловищем на коротких кривых ногах, какие бывают у портных. (До службы он и был портным в помещичьей усадьбе.) Его одутловатое, землистого цвета лицо с широким плоским носом и большими оттопырившимися ушами, торчащими из-под шапки, было невзрачно и изношенно. Небольшие тусклые серые глаза глядели из-под светлых редких бровей с выражением покорного равнодушия, какое бывает у забитых людей, но в то же время в них как будто чувствовалось что-то лукавое. Во всей его неуклюжей фигуре незаметно было и следа матросской выправки; все на нем сидело мешковато и неряшливо, - словом, Прошкина фигура была совсем нерасполагающая.


Когда, вслед за Игнатовым, Прошка вошел в круг, все разговоры смолкли. Матросы теснее сомкнулись, и взоры всех устремились на вора.


Для начала допроса Игнатов первым делом со всего размаху ударил Прошку по лицу.


Удар был неожиданный. Прошка слегка пошатнулся и безответно снес затрещину. Только лицо его сделалось еще тупее и испуганнее.


- Ты сперва толком пытай, а накласть в кису успеешь! - сердито промолвил Лаврентьич.


- Это ему в задаток, подлецу! - заметил Игнатов и, обратившись к Прошке, сказал: - Признавайся, сволочь, ты у меня золотой из сундука украл?


При этих словах тупое Прошкино лицо мгновенно осветилось осмысленным выражением. Он понял, казалось, всю важность обвинения, бросил испуганный взгляд на сосредоточенно-серьезные недоброжелательные лица, и вдруг побледнел и как-то весь съежился. Тупой страх исказил его черты.


Эта внезапная перемена еще более утвердила всех в мысли, что деньги украл Прошка.


Прошка молчал, потупив глаза.


- Где деньги? Куда ты их спрятал? Сказывай! - продолжал допросчик.


- Я денег твоих не брал! - тихо ответил Прошка.


Игнатов пришел в ярость.


- Ой, смотри... до смерти изобью, коли ты добром не отдашь денег!.. - сказал Игнатов и сказал так злобно и серьезно, что Прошка подался назад.


И со всех сторон раздались неприязненные голоса:


- Повинись лучше, скотина!


- Не запирайся, Прошка!


- Лучше добром отдай!


Прошка видел, что все против него. Он поднял голову, снял шапку и, обращаясь к толпе, воскликнул с безнадежным отчаянием человека, хватающегося за соломинку:


- Братцы! Как перед истинным богом! Хучь под присягу сичас! Разрази меня на месте!.. Делайте со мной, что вгодно, а я денег не брал!


Прошкины слова, казалось, поколебали некоторых.


Но Игнатов не дал усилиться впечатлению и торопливо заговорил:


- Не ври, подлая тварь... Бога-то оставь! Ты и тогда запирался, когда у Кузьмина из кармана франок вытащил... помнишь? А как у Леонтьева рубаху украл, тоже шел под присягу, а? Тебе, бесстыжему, присягнуть, что плюнуть...


Прошка снова опустил голову.


- Винись, говорят тебе, скорее. Сказывай, где мои деньги? Нешто я не видел, как ты около вертелся... Сказывай, бессовестный, зачем ты в палубе шнырял, когда все отдыхали? - наступал допросчик.



 







- Так ходил...


- Так ходил?! Эй, Прошка, не доводи до греха. Признавайся.


Но Прошка молчал.


Тогда Игнатов, словно бы желая испробовать последнее средство, вдруг сразу изменил тон. Теперь он не угрожал, а просил Прошку отдать деньги ласковым, почти заискивающим тоном.


- Тебе ничего не будет... слышишь?.. Отдай только мои деньги... Тебе ведь пропить, а у меня семейство... Отдай же! - почти молил Игнатов.


- Обыщите меня... Не брал я твоих денег!


- Так ты не брал, подлая душа? Не брал? - воскликнул Игнатов с побледневшим от злобы лицом. - Не брал?!


И с этими словами он, как ястреб, налетел на Прошку.


Бледный, вздрагивающим всем съежившимся телом, Прошка зажмурил глаза и старался скрыть от ударов голову.


Матросы молча хмурились, глядя на эту безобразную сцену. А Игнатов, возбужденный безответностью жертвы, свирепел все более и более.


- Полно... Будет... будет! - раздался вдруг из толпы голос Шутикова.


И этот мягкий голос точно сразу пробудил человеческие чувства и у других.


Многие из толпы, вслед за Шутиковым, сердито крикнули:


- Будет... будет!


- Ты прежде обыщи Прошку и тогда учи!


Игнатов оставил Прошку и, злобно вздрагивая, отошел в сторону. Прошка юркнул вон из круга. Несколько мгновений все молчали.


- Ишь ведь, какой подлец... запирается! - переводя дух, проговорил Игнатов. - Ужо погоди, как я его на берегу разделаю, коли не отдаст денег! - грозился Игнатов.


- А может, это и не он! - вдруг тихо сказал Шутиков.


И та же мысль, казалось, сказывалась на некоторых напряженно-серьезных, насупившихся лицах.


- Не он? Впервые ему, что ли?.. Это беспременно его дело... Вор известный, чтоб ему...


И Игнатов, взяв двух человек, ушел обыскивать Прошкины вещи.


- И зол же человек на деньги! Ох, зол! - сердито проворчал Лаврентьич вслед Игнатову, покачивая головой. - А ты не воруй, не срами матросского звания! - вдруг прибавил он неожиданно и выругался - на этот раз, по-видимому, с единственной целью: разрешить недоумение, ясно стоявшее на его лице.


- Так ты, Егор, думаешь, что это не Прошка? - спросил он после минутного молчания. - Кабысь больше некому.


Шутиков промолчал, и Лаврентьич больше не спрашивал и стал усиленно раскуривать свою короткую трубочку.


Толпа стала расходиться.


Через несколько минут на баке стало известно, что ни у Прошки, ни в его вещах денег не нашли.


- Запрятал, шельма, куда-нибудь! - решили многие и прибавляли, что теперь Прошке придется худо: Игнатов не простит ему этих денег.