Соловьев — корифей русской философской критики, более того — ее подлинный основатель. Это вовсе не значит, что до него наша литературная критика, переживавшая расцвет в 40—60-х годах XIX века, была лишена философской подкладки, что, размышляя о литературе, не философствовали при этом Белинский, И. Киреевский, Дружинин, Добролюбов, Писарев и даже Варфоломей Зайцев. Но именно Соловьев продемонстрировал, что философский анализ не подчиняет художественное произведение схеме, внутри которой оно обречено служить иллюстрацией тезиса, а восходит к его объективной смысловой основе. В критическом очерке о поэзии Я. П. Полонского Соловьев, сберегая от рационалистического разъятия «несказанную и неизреченную» тайну личности, исключает из задач критики уловление художественной индивидуальности в сети отвлеченных формулировок.


 





Цель философского разбора — уяснить, на какую сторону истинного Бытия откликается душа художника, какой луч сущей Красоты озаряет мир его созданий. С этой точки зрения даже лирика для Соловьева — искусство вовсе не субъективное (в связи с чем оспаривается известное определение Гегеля), а, при всей мимолетности настроений и при всей порожденное™ пережитым мгновением, укорененное в вечности и живущее верой в безусловную, вечную ценность запечатляемых состояний. При таком вз1ляде лирика явно проигрывает в объеме тем и мотивов (о чем см. письмо Полонского к Фету в комментариях к статье «О лирической поэзии...» в настоящем издании), но выигрывает в самом существенном — в причастности к абсолютам, каковыми для Соловьева была Любовь и Красота, поднятые на онтологический уровень. (Они действительно ядро лирики, и иссякание этого запаса в современной лирической поэзии не может не свидетельствовать об общем ее кризисе.)


На фоне новейших течений в искусстве литературно-критическое наследие Соловьева может показаться старомодным и отсылающим к уже как бы обветшалому миру гармонии и благолепия. Но в нем, как это вскоре, мы надеемся, будет осознано, заключена спасительная энергия, возвращающая искусство в мир духа.