Качает черт качели
    Вперед -- назад, вперед -- назад...
    Ф. Сологуб
    
    Современники серебряного века с любовью, трогательно относились к поэту и прозаику Федору Сологубу. Вот что писала о нем Зинаида Гиппиус: "О Блоке можно было написать умер. И о Розанове. Да и о Брюсове: он хуже, чем умер, он -- болыпевицкий цензор, сумасшедший жестокий коммунист, пишет оды на смерть Ленина и превратился из поэта и беспомощного рифмоплета... что даже удивительно (или, на- против, не удивительно). Но могу ли я говорить о Сологубе? Он в России. Я его знаю, люблю неизменно, уважаю неизменно, вот уже почти тридцать лет..."
    Я специально привел столь объемную цитату из Гиппиус, потому что в этой характеристике -- весь художник Сологуб и гражданин Сологуб, и явление "Сологуб в мире". Поэт любим и уважаем творческой русской интеллигенцией за то, что не преклонил колен перед варварской властью большевиков. Многие это сделали.
    Главной трагедией поэта была мечта и действительность в вечной борьбе и игре с его душой, ранимой и беззащитной:
    
    ...Хочу конца, ищу начала,
    Предвижу роковой предел.
    Противоречий я хотел,
    Мечта владычицею стала.
    
    Его влечет образ таинственной звезды -- "звезды Маир". Но он всегда хочет возвратиться на родную свою землю.
    Известно, что, когда Сологуб выходил на эстраду и читал свои волшебные стихи, он сам казался трагическим противоречием этих стихов.
    В них сплеталось реальное с нереальным. Мне кажется, что его "мечта и действительность" в вечной игре с его душой -- это и есть тот образ, который он нарисовал в своих стихах о "чертовых качелях". Он словно был склонен во всем выискивать и, если ее там нет, то придумать:
    
    Потягайся с ведьмой мудрой,
    Силу в силе покажи...
    О, Кузмич мой беднокудрый,
    Ты меня заворожи!
    
    Поэт сам был рад тому, что его кто-то заколдует, заворожит. И сам он часто брал ритм завораживающий, явно сам выступая в роли колдуна:
    
    ...Ты не в круге, весь ты в точке,
    Я же в точку не вмещусь...
     ...будешь умирать,
    И тогда поймешь и примешь
    Троецветную печать...
    
    Для придачи "волшебники" своим стихам он менял ритмы, искал таинственные смысловые и словесные ходы:
    
    Водой спокойной отражены,
    Они бесстрастно обнажены
    При свете тихом ночной луны.
    Два отрока, две девы творят ночной обряд...
    
    Сологуба считали человеком надменным. Особенно журналисты, которые наперебой домогались у него интервью. Но что поделать -- он не любил эту суматошную братию, ему было жаль на них тратить время и душу.
    Они же в отместку не раз объявляли его колдуном и садистом. И это была почти правда -- темные силы властвовали в его поэзии:
    

 



    Когда я в бурном море плавал
    И мой корабль пошел ко дну,
    Я возопил: "Отец мой, Дьявол,
    Спаси меня, ведь я тону".
    
    Признав отцом дьявола, лирический герой Сологуба принял от дьявола и все черное наследство: злобную тоску, душевное одиночество, холод сердца, отрешение от земной радости и презрение к человеку. После таких откровений, как детский сон, вспоминались его нежные строки:
    
    В поле не видно ни зги...
    Кто-то зовет: "Помоги!"
    Как помогу?
    Сам я беден и мал,
    Сам я смертельно устал --
    Что я могу?..
    
    Далее в стихах идет высокий нравственный мотив:
    
    Если не сможем идти,
    Вместе умрем на пути...
    
    Но, увы, процесс отхода от прошлых нравственных идеалов набирал губительную силу. Если раньше он писал:
    
    Я верю в творящего Бога,
    В святые завесы небес... --
    
    то теперь стало:
    
    Собираю ночью травы
     И варю из них отвары...
    
    На фоне таких контрастов было невозможно понять, что за личность -- поэт Сологуб. Сам он не проявлял к друзьям никакого особого внимания. Одно время их связывала дружба с Блоком. Но после написания Блоком "Двенадцати" он охладел и к нему.
    Имя Сологуба вовсю гремело. Актеры выли с эстрады его знаменитое:
    
    Качает черт качели...
    
    Видимо окончательно разрушив свою душу, он уходил в мистику из реального мира:
    
    В мире ты живешь с людьми, --
    Словно в лесе, в темном лесе,
    Где написан бес на бесе, --
    Здесь с такими же зверьми.
    
    Видимо, это следует понимать как поражение Дон Кихота, который не смог осилить любовью и мечтой это населенное бесами пространство. "Чертовы качели", описав последний полукруг в жизни поэта, навсегда остановились. Основились для него, но в его поэзии они все еще раскачиваются задиристо и лихо, напоминая нам, что жизнь всегда можно сделать просто смертельной игрой.