ПОВЕСТЬ О РАЗОРЕНИИ РЯЗАНИ БАТЫЕМ — одно из самых совершенных, по мнению исследователей, произведений литературы Древней Руси. П., посвященная взятию Рязани монголо-татарами в декабре 1237 г., дошла в списках, самые старшие из которых датируются второй третью XVI в. Более того, в этих трех древнейших списках отражены три разновидности текста (по классификации Д. С. Лихачева). Существенно и то, что в старших списках П. читается в составе цикла сочинений о Николе Заразском, образованном “Сказанием о перенесении Николина образа из Корсуня в Рязань” (в 1225 г.), П., “Коломенским чудом” (о событиях 1521 и 1531 гг.) и “Родом поповским”, доведенным до 1561— 1615 гг. Таким образом, возникают проблемы о соотношении старших редакций П. и о степени близости их архетипу; о художественной организации ее текста и о хронологических рамках его создания; о времени появления Заразского цикла и о соотношении входящих в него произведений. В. Л. Комарович считал, что П. является позднейшим распространением “Сказания о перенесении Николина образа”, а временем создания цикла считал 1530—1560 гг. Д. С. Лихачев на основе изучения 34 списков XVI—XVIII вв. выделил редакции памятника, дал их классификацию, определил особенности каждой из них. Им отмечены “разнотипность, разновременность и неравноценность” составляющих цикл произведений, подчеркнуто, что П. “только была включена в Заразский цикл”, а ее создание отнесено к 1-й пол. XIV в. А. Поппэ доказал позднее происхождение культа Николы Корсунского (Заразского), появление которого связал с 1530-ми гг., к этому же времени им относится и создание “Сказания о перенесении Николина образа”. И. А. Евсеева на основе изучения образующих Заразский цикл произведений также пришла к выводу, что он, за исключением П., был создан в 1530-х гг. и объединен темой чудес Николы и его иконы. Таким образом, П. до включения в цикл около 200 лет существовала как самостоятельное произведение.

Точнее всего история разгрома Рязани изложена в Новгородской I летописи, куда она попала, как было доказано Д. С. Лихачевым, из не дошедшей до нас Рязанской летописи, но в П. исторический факт взятия столицы Рязанского княжества стал основой литературного сюжета, подчиненного четкому идейно-художественному замыслу автора. Нашествие монголо-татар воспринималось современниками как конец света, как “великая конечная погибель” (ср. “Повесть о битве на Калке”,“Слово о погибели Русской земли”, проповеди Серапиона Владимирского).




 





Созданная, по наблюдению Н. С. Демковой, на основе структуры “летописной повести” (изложение обстоятельств смерти князя, плач по нему, погребение, похвала умершему), П., описавшая смерть целого города и рода рязанских князей, плач по ним, рассказ о погребении и похвалу подчинила главной идее — “великой конечной погибели” исторический материал. Действия рязанских князей в П. подчинены идеальному представлению автора о том, как должно сражаться за Русь. Если в летописях сообщается, что князья бились в осаде, то в тексте памятника рассказано о том, что они как равные выступили навстречу “велицей силе” Батыя, что подтверждает наблюдение о том, что “русское понятие о храбрости — это удаль... это храбрость, умноженная на простор для выявления этой храбрости. Нельзя быть удалым, храбро отсиживаясь в укрепленном месте”. Описание битвы “рязанского господства” на сюжетном уровне реализует фразу похвалы: “паче меры храбры”.

В П. монголо-татары стали победителями не потому, что есть побежденные, а потому, что их противников не осталось в живых. Федор Юрьевич, посланный к Батыю с дарами, был убит, отказав царю в праве победителя. Гибель Евпраксии с сыном — не только рассказ о супружеской любви, но и подтверждение этого отказа. Невозможность оставаться в живых побежденным подвигла Евпатия Коловрата с дружиной в 1700 человек напасть на с”аны Батыя. Темой, соединившей воедино все эпизоды П., является тема смерти. Рефрен “вси равно умроша и едину чашу смертныю пиша. Ни един от них возвратися вспять, но вси вкупе мертви лежаша” читается в П. трижды (после описания гибели князей с дружиной; после гибели Рязани; в авторском плаче над погибшими дружинами) и содержит ее ключевой образ — “единой смертной чаши” для всех: князей, священников, народа. С этим связана основная эмоциональная тональность произведения и использование в качестве композиционной единицы формы плача. В тексте П. их 7: над телом Федора плакал Апоница; об убитом Федоре плакал “весь град на мног час”; “в горести души своея” над Рязанской землей, а потом и Рязанью плакал Евпатий Коловрат; над пепелищем и убитыми братьями плакал Ингварь Ингоревич; можно говорить и об авторском плаче в П. Все плачи связаны способом построения (восприятие картины смерти — плач — переход к новой ситуации), причем их разнообразие достигается за счет варьирования (разрастания, усложнения перечислениями, удвоений) каждой из трех составляющих.

Публицистичность звучания, эмоциональность плачей, общность художественных приемов и, наконец, основная идея сближают П. с литературой 70-х гг. XIII в. Допущенные исторические неточности могут быть объяснены не эпической отдаленностью, а художественными задачами автора (так, например, гибель Олега Красного — по П. первого русского князя, погибшего за веру,— окружает ореолом святости всех рязанских князей) или публицистическими целями (возможно, борьба за Муром и Коломну с Московским княжеством сделала нужным присутствие в братском войске князей Давыда Муромского и Глеба Коломенского).

Талант автора П. отмечался многими исследователями. Д. С. Лихачев писал о “единственном дошедшем до нас памятнике рязанской литературы”: “Созданное на пепелище, оно сохранило тот великолепный “пошиб” и точность стилистического чекана, по которым опознается не только личная одаренность автора, но и принадлежность его к целой школе мастерства”. П. оказала влияние на многие произведения древнерусской литературы (“Задонщину”, “Повесть о взятии Царьграда турками” Нестора-Искандера, “Повесть о нашествии Тохтамыша” и др.). В литературе нового времени текст П. был использован в романе В. Яна “Батый”, стал толчком для создания С. Есениным поэмы “Евпатий Коловрат”.