«Властный, холерический, раздражающий, любитель крайностей во всем - в атеизме и в разврате… Вам повезло затворить меня в этой клетке, но убейте меня или принимайте таким, каким я есть, так как изменить меня вам не удастся». Сада сочли необходимым убить: сначала тюрьмой, потом - бедностью и, в конце концов, забвением. Этой последней смерти он хотел сам: «…следы моей могилы исчезнут с лица земли, как и память о мне, я уверен, покинет навсегда человеческие умы». Память о Саде была похоронена под гнетом многочисленных домыслов и легенд, именно его фамилия объединена со словами «садизм» и «садистский», его дневники и записи утеряны, рукописи сожжены.

Хотя в конце XIX ст. кое-кто, в том числе и А. Ч. Свинберн, заинтересовались им, лишь Г. Аполлинер возвратил его место во французской литературе. Тем не менее, до официального признанию еще далеко. Поэтому и закономерно, что в ответ на замалчивание его имени почитатели объявили Сада пророком-предшественником Ф. Ницше и З. Фройда. Но этот культ «божественного маркиза» основывается, как и все культы, на неправдивых представлениях. Критиков, которые относятся к Саду не как к преступнику или идолу, а как к человеку и писателю, маловато.

Каким же есть настоящее место Сада? Даже его приверженцы признают, что произведения Сада в значительной мере нечитабельны, а что же до его «грехов», то они не такие уже и оригинальные: в этой сфере Сад не открыл ничего нового. Дело в том, что Сад заслуживает внимания не как сексуальный извращенец, и не как писатель, а как взаимосвязанность этих двух сторон его личности. Его отклонения от нормы становятся ценными, когда он разрабатывает сложную систему для их оправдания.

В книгах Сада отображена пограничная форма конфликта человека и общества, в котором индивидуальность не может уцелеть, не угнетая себя.

Несмотря на усилие биографов, обстоятельства жизни и, тем более, характер Сада тяжело воссоздать достаточно детально. Родился он в Париже, на улице Конде. Его отец, Ж. Б. Ж. Ф. граф де Сад, был королевским наместником в ряде провинций, посланцем при дворе кельнского курфюрста, а мать, М.-Э. де Майя-Брезе де Карман, - фрейлиной принцессы де Конде. О детстве Сада сохранилось мало сведений. Его начальным образованием занимался дядя отца, аббат Д’Эбрей, автор книги «Жизнь Петрарки». Со временем Сад продолжил образование в школе иезуитов, колледже Д’Аркур, а в 1754 г. вступил в кавалерийское училище. В следующем году ему присвоили чин младшего лейтенанта королевского пехотного полка. В1756 - 1763 гг. Сад принимал участие в боевых действиях во время Семилетней войны, а 15 марта 1763 г. вышел в отставку в чине кавалерийского капитана.

По внешним проявлениям 23-летний Сад не отличался от других молодых аристократов того времени: он был благонравным, любил книги, театр и искусство. Он прославлялся расточительностью, содержал любовницу и часто посещал бордели. 17 мая 1763 г. по настоянию родителей Сад вступил в брак с Рене-Пелажи де Монтрей, старшей дочерью президента налоговой палаты господина де Монтрей. Это стало началом несчастий, которые он испытал на протяжении дальнейшей жизни. Поженившись в мае, Сад уже в октябре был арестован за неприличное поведение в доме разврата. Уже тогда эротизм Сада набрал довольно компрометирующие формы, тем более, что через год инспектор Маре разослал письменное предупреждение собственницам домов разврата о нежелательности маркиза как гостя.


 



В целой цепи заключений маркиза де Сада (по обвинениям во флагеляции, гетеросексуальной содомии, похищении и совращении девушек и т.д.) решающим оказался 1778 г., когда Сад оказался в Венсеннском замке. В течение одиннадцати лет, сначала в Венсенне, а потом в Бастилии, он постепенно пришел к выводу, что отныне только литература будет наполнять его жизнь «интересом, вызовом, искренностью и наслаждениями воображения».


Когда в 1790 г. Сада освободили (после провозглашения декрета Учредительного собрания об отмене «lettre de cachet» от 13 марта), он мог надеяться, что в его жизни начинает новый период. Свободный от семьи (жена подала на развод, дети были для него абсолютно чужими), он попробовал приспособиться к новому, «революционному», обществу. Пьесы Сада ставились в театре «Комеди франсез», а некоторые из них «Софи и Дефран, или Мизантроп из-за любви», «Граф Окстьерн, или Следствия разврата», имели значительный успех. Он писал речи в честь Республики, был назначен на официальный пост присяжного в революционном трибунале (1793) и с энтузиазмом подписывал петиции. Тем не менее, в скором времени Сад «дискредитировал» себя гуманным отношением к жертвам революции. Как следствие, в декабре 1793 г. его подвергли заключению по обвинению «в умеренности». Освободившись через год, он с отвращением писал: «Республиканская тюрьма с ее вечной гильотиной в сто раз больше навредила мне, чем все Бастилии вместе взятые».

С годами Сад все еще старался оживить свой предыдущий опыт и бывшие мечты в книгах, но перестал в них верить. Он прозябал в бедности и болезнях и работал в версальском театре за 40 су в день. 5 апреля 1801 г. его отдалили в приют Сент-Пелаже, а потом перевели в Шарантон. Представление Сада о жизни не изменились, но он устал от борьбы. Мысли о старости и смерти доводили его до положения нескрываемого ужаса, он терял сознание от вида своих седых волос. Умер Сад 2 декабря 1814 г. от астматического приступа. Его похоронили по христианскому обычаю на кладбище Сен-Морис.

Рассматривать «чудачества» Сада лишь как факты - неправомерно, поскольку они тесно связаны с его этикой. После скандала 1763 г. особенности эротики Сада перестали быть его личным делом - они стали проявлением противостояния обществу. В письме к жене Сад объясняет, как он свел свои вкусы к принципам: «Я довел эти вкусы до степени фанатизма, и это дело рук моих преследователей… Нас возбуждает не объект разврата, а идея зла».

Литература дала Сада возможность высвободить и утвердить свои мечты. Его литературная деятельность стала актом демонизма, отобразив преступные, агрессивные фантазии и сделав их публичным достоянием. Тем не менее от человека, который настолько ревниво культивировал собственную неповторимость, можно было бы надеяться такой самой индивидуальной формы самовыражения, вспомнить хотя бы Лотреамона. Но XVIII ст. не могло предоставить Сада таких возможностей - время «проклятых поэтовв» еще не настало. Сам он ни в коей мере не имел литературной отваги. Будучи человеком поры рационализма, Сад ничего не мог поставить выше ума. С одной стороны, он писал, что «всеобщие моральные принципы - не больше, чем пустые фантазии», а с другой, он охотно придерживался принятых эстетических концепций и верил в универсальность логики. Это объясняет как его идеи, так и его творчество.

То, что любимым жанром Сада была пародия, естественно и вместе с тем интересно. Он не старался создать новый мир, ему достаточно было осмеять, имитируя его, тот, который ему навязали. Он притворялся, что верит в призраков, которые населяют этот мир: невиновность, доброту, великодушие, благородство и целомудрие. Когда он елейно изображал добропорядочность в «Алине и Валькуре», «Жустине» или «Преступлениях из-за любви», он руководствовался не только расчетом. Защищая свои книги от укоров в аморальности, Сад лицемерно писал: «Можно ли тешить себя надеждой, что добропорядочность представлена в удобном свете, если черты окружающего разврата нарисованы не достаточно выразительно?» Стиль Сада часто отличает та самая холодность и та самая слезливость, что и моралистические рассказы, которые послужили ему образцом, а эпизоды разворачиваются согласно тем самым скучным правилам.

И все же именно в пародии Сад достиг значительного писательского успеха. Он был предшественником романов ужасов, но для неудержимой фантазии был весьма рациональным. Когда же он дает волю своему необузданному воображению, не знаешь, чем восторгаться больше - эпической страстностью или иронией. Как это не удивительно, изысканность иронии искупает все его неистовства и предоставляет рассказу настоящую поэтичность. Вопреки этому, никому не придет в голову сравнивать «Жустину» с «Манон Леско» или «Опасными связями», поскольку самая потребность в сочинительстве наложила на книги Сада эстетические ограничения. Ему не хватало перспективы, без которой не может быть писателя. Его сказам присущи нереальность, внимание к лишним деталям и монотонность шизофренического бреда. Пещеры, подземные ходы, таинственные замки - все атрибуты готического романа имеют в его произведениях особое смысловое наполнение. Они символизируют изолированность образа, что похоже на очарованное царство, из которого никто не в возможности прогнать одинокого деспота. Сад имитирует именно образ, даже когда утверждает, что предоставил ему литературной непрозрачности. Так, он игнорирует пространства и временные координаты, в пределах которых разворачиваются все реальные события. Места, которые он изображает, не принадлежат этому миру; события, которые в них происходят, быстрее похожие на живые картины, чем приключения; время в этом искусственном миру вообще отсутствующий. В его произведениях нет будущего.