Левитан встретил широкое признание в обществе. Его элегичность была созвучна преобладающим настроениям русской интеллигенции, а в его видении природы счастливо сочетались объективное и личное, традиционность и новизна. Младший современник Левитана, В. Борисов-Мусатов, еще более элегичен, но он и более обособлен в своем строе меланхолических переживаний: его полотна требуют от зрителя избирательной психологической совместимости с художником. Лирика Левитана масштабнее, а потому доходчивее.

Подобно своим учителям Саврасову и Поленову, он не был лириком субъективного типа, хотя элемент «личного» у него сильнее. В его искусстве есть та утонченная нервность, которая характерна для душевного склада «детей рубежа», но вместе с тем оно вызывает общезначимые ассоциации, уходящими корнями в историю и поэзию народа. Писал ли он Волгу - эта была раздольная река русских песен. Писал Владимирскую дорогу - в ней узнавалась, не по внешним приметам, а по настроению, дорога ссыльных, широкий тоскливый тракт, где «колодников звонкие цепи взметают дорожную пыль». Писал «У омута» - вспоминались предания об утопленницах. А какой рой воспоминаний будят у каждого, кто когда-либо чувствовал очарование русской весны, «Март» или «Большая вода», с их голубыми звонами, физически ощутимым теплом солнца и свежестью последнего снега, с этой осоловевшей на солнце покорной лошадкой и с этими тонкими березами в половодье. Пленэр, - да, конечно, здесь сколько угодно пленэра, но все живописные категории «умирают» в неотразимом чувстве родины, родных мест.

Какой-то перебор, какое-то чрезмерное нагнетание настроения есть, может быть, только в той картине, которой сам художник особенно дорожил, - «Над вечным покоем». Это пейзажное memtnto mori: в огромном небе тревожно и грозно наплывают тучи над таким маленьким по сравнению с небом, таким смиренным кладбищем возле деревянной церкви. Об этой картине Левитан писал Третьякову: «…в ней я весь со всей психикой, со всем моим содержанием».


 



Левитан прожил всего сорок лет. Он был порывисто-неуравновешенным человеком, легко ранимым, подверженным приступам тоски, доводившим его до попыток самоубийства. Вместе с тем он умел радоваться и наслаждаться жизнью. Контрастность его душевных состояний сказывалась на выборе и трактовке состояний природы: он показывал русскую природу в широком диапазоне, от сумрачного минора до ясной праздничности. Воля к радости вспыхнула у него особенно в последние годы, когда он был болен тяжело и неизлечимо. В дневнике Чехова есть лаконичная запись , помеченная декабрем 1896 года: «У Левитана расширение аорты. Носит на груди глину. Превосходные этюды и страстная жажда жизни». В эти годы, нося на груди глину, Левитан написал самые мажорные свои вещи - «Март», «Озеро в солнечный день», «Золотую осень». И уже в год смерти, совпавший с последним годом века, - «Летний вечер». Небольшая по размеру и очень простая по мотиву (дорожка, околица и лес на горизонте), эта картина написана с замечательной живописной свободой, широкими мазками, построена на отношениях немногих тонов, холодных и теплых. Но, как всегда, технику у Левитана не замечаешь. Вы чувствуете себя мирным путником, идущим из тени навстречу закатному свету через позолоченные им ворота околицы. И действительно, кажется, что «там, где была вечерняя заря, покоилось отражение чего-то неземного, вечного». Чехов словно предугадал настроение прощальной картины Левитана.

В русской природе, которую Левитан любил превыше всего, ему всегда хотелось излить свое внутреннее настроение и тревогу, раствориться в ее гармонии, найти «тихую обитель». Название этой картины - своеобразная черта времени. Кажется, русское искусство вновь проходило стадию тихого романтизма.

«Вся недолгая творческая жизнь Левитана была наполнена вечными неустанными поисками. …Развитие его творчества - это поиски новых и новых образов русской природы, в которых раскрывались бы все новые ее черты и признаки. А вместе с этим это была и эволюция самого художнического восприятия природы, отношения к ней, ее живописной передачи. Это была богатая достижениями эволюция всего живописного строя искусства Левитана», - пишет в своей монографии «Левитан. Жизнь и творчество» А. А. Федоров-Давыдов.

Художественное наследие Исаака Левитана огромно, живописные полотна, акварели, пастели, графика, иллюстрации.  Характеризуя русских пейзажистов, Игорь Грабарь особо выделяет творчество Левитана: «Он самый большой поэт среди них и самый большой чародей настроения, он наделен наиболее музыкальной душой и наиболее острым чутьем русских мотивов в пейзаже. Поэтому Левитан, вобравший в себя все лучшие стороны Сероват», Коровина, Остроухова и целого ряда других своих друзей, смог из всех этих элементов создать свой собственный стиль, который явйлся вместе с тем и стилем русского пейзажа, по справедливости названного «левитановским».

В Петербурге шел трудный и сопряженный с большими издержками процесс взаимной адаптации позднего передвижничества и позднего академизма, художественная жизнь Москвы протекала гораздо более ярко, чем в столице. Здесь развивались свои, московские традиции, заложенные в Училище живописи и ваяния, здесь был кружок Мамонтова, галерея Третьякова, здесь в последней четверти века работали и Суриков, и Васнецов, и Поленов и формировалась плеяда новых молодых талантов. В Москве собственным путем развивалась пейзажная живопись, подарив русскому искусству несравненного Левитана.