Д. Павличко принадлежит к той категории литераторов, которые не ограничиваются лишь одним видом или жанром творчества, а принадлежат к деятелям культуры в широком значении этого слова. Литературоведение, критика, является внутренней потребностью его души и интеллекта, является проявлением понимания роли писателя в литературной и общественной жизни. Свидетельством этого являются две книги литературно-критичных статей: «Магистралями слова» (1977) и «Над глубинами» (1983), которые привлекли внимание читателей. Поэт признается — и нет никаких оснований сомневаться в чистосердечности этого признания: «Кстати, мне написать статью значительно тяжелее, чем художественную вещь».

Очевидно, в каждом писателе, в каждом таланте совмещаются два начала: творческое и исследовательское — то есть художник и критик. Поэт есть непременно и критиком в себе, потому что производит не только статус оценки собственного творчества, но и ориентацию, в литературном процессе, формирует собственный стиль, соответствующий характеру творческой индивидуальности. Критик — если он критик настоящий— непременно, кроме других качеств, должен владеть художественным чувством, какое позволяет ему составлять первобытное суждение о произведении. И все же в каждом художнике перевешивает или художник, или критик.

Д. Павличко осознает сложность «сосуществования» в одном естестве двух ипостасей, говоря по поводу И. Франка, который в душе согласовал между собой разные таланты: «Каждый из них требовал времени и труда от одних и тех же рук, от одного и того же мозга. Это было тяжело: делить время и труд между ними, а еще более тяжелое было мирить их, выслушивать жалобы их, страдать от осознания невозможности быть справедливым ко всем их вожделениям». Подобные сетования в той или иной мере может выразить каждый писатель.
Тем-то прозаики и поэты, беря слово в разговоре о проблемах литературы или о творчестве писателя, часто делают предостережение: я не теоретик, я не исследователь. Тот же М. Рыльский не раз предостерегал, что он не теоретик, и когда «брал голос» в разговоре, то для того лишь, чтобы поделиться мыслями с товарищами-специалистами и читателями, которых интересует развитие литературы и искусства. Олесь Гончар свою книгу статей о литературе назвал «Писательские размышления», подчеркивая этим, что читатель имеет дело не с критиком или литературоведом, а именно с художником. Д. Павличко не делает подобных предостережений, и все же признается, что написать статью ему тяжелее, чем стихотворение.

В литературно-критических трудах Д, Павличка органично соединены талант аналитика и художника. Он может ярким поэтическим образом, метафорическим определением обрисовать творческое лицо художника или охарактеризовать развитие определенного жанра на том или другом этапе его развития. Вот какие ассоциации вызывают, например, у него художественные средства Василия Стефаника: «От образов Стефаника становится жутко, как от взгляда в более глубокий колодец. Темная синева народной боли отражена в глазу далекого дна, но ты загляни туда, присмотрись и увидишь, хоть, может, и невыразительно, подобие собственной души».

Таких примеров можно привести немало, и все они удостоверяют не стремление говорить «красиво», а, наоборот, сразу к показной псевдопоэтичности; эти характеристики, определения поражают точностью, вместимостью, образ полностью берет на себя функцию литературоведческой дефиниции. Эту особенность Павличкового критического мышления отметили и оценили литературоведы.

Из книг Д. Павличка «Магистралями слова» и «Над глубинами» появляется целая нитка фигур, фактов отечественной и мировой литературы. Искать в этом ряду имен и произведений какой-то хронологической, проблемно тематической или какой-то другой последовательности нельзя, и все же есть своя логика и своя целостность в литературно-критичных опытах поэта.

Можно очертить — ясное дело, со значительной мерой условности — несколько самых главных пластов литературоведческой заинтересованности Д. Павличка. В первую очередь — это осмысление классики, как дореволюционного, так и советского, периода, а также творчества «учителей и друзей». Важное место занимают студии о поэтах, чье творчество он переводил, иногда в полном объеме. Наконец, в критических выступлениях оказывается чувствительность признанного мастера к молодежи, какая приходит в литературу.





 





Каждая из статей Д. Павличка имеет свою сердцевину, сосредоточивает внимание на одной проблеме, сквозь призму которой раскрываются важные грани творчества писателя и делового литературного процесса. Да, в статье о Юрии Федьковиче Д. Павличко доискивается до тайны того глубинного внутреннего призыва, «живого корня, души поэта», который помог ему составить свои первые самые сокровенные поэтические строки родным языком. В далекой Италии, около Касано, в мае 1859 года было написан его первое стихотворение «Ночлег». Этот факт, который стал началом настоящей литературной деятельности Федьковича, вызывает у Павлычка особенный интерес. Что побуждало 25-летнего офицера австрийской армии, который до того писал только по-немецки, написать поэтическое произведение «русским» языком (кстати, немецкими буквами, потому что других не знал)? Д. Павличко наводит как самый главный психологический стимул: «Надо же было воину перед возможной завтрашней баталией и смертью помолиться, а молиться лучше всего материнским языком».

Такой вывод подсказывает Д. Павличко прежде всего поэтическая интуиция, понимание самой природы психологии творчества, природы таланта (в статье приводятся и другие важные мотивы: украинское низовое окружение жолнера Ю. Федьковича, сочувствие итальянским повстанцам-гарибальдийцам.

Особенно интересным является взгляд Д. Павличка на новеллистическое творчество В. Стефаника, напряженное, аж болезненное стремление понять тайну силы и власти его «пластичного лаконизма». Исследователь ищет отправную точку, из которой открылась бы возможность найти критерии подхода, и он прибегает к такой аналогии: «С того времени, как глобальный взгляд космонавта принудил нас напрягать зрение, присматриваться к событиям в далеких землях, носить в воображении мерцающий мозаичный образ нынешнего мира, временами трудно заметить на земле крапинку — много вещей и даже чувств стали глобальными. Будет ли писатель сегодня и завтра писать о людях только одного села или района? Будет. Дон Шолохова, Джефферсон Фолкнера, Макондо Маркеса далекие от Стефаникового Русова, но и они могут быть примером того, как писатели нашего века, рисуя людей с расстояния околиц своего детства, дают нам фигуры мирового формата».

Пытаясь понять силу влияния стефаникивского слова, Д. Павличко находит способ художественной типизации, применяемого мастером украинской психологичной новеллы. Доминантным является утверждение о близости творчества автора «Синей книжечки» и «Каминного креста» с личными переживаниями, о перевоплощении в его героев собственной нестерпимой муки, «мученичества его души». Это утверждение Д. Павличко подкрепляет тем, что самыми производительными в творчестве В. Стефаника были 1895—1900 года, когда была тяжело больна его мать, и он не раз в своем воображении переживал ее смерть, «и это переживание было страшнее, чем ее настоящие похороны».

Литературоведческой науке придется еще не раз исследовать художественный феномен и Леси Украинки, и В. Стефаника, и О. Кобилянской, над творчеством которых задумывается Д. Павличко, но нужно отметить, что его статьи и за своим методологическим подходом и за исследовательско-критичным инструментарием стоят на уровне достижений современной литературоведческой науки, обнаруживают и глубокую эрудицию, и концептуальность мышления, и мастерство анализа.

Литературоведческое умение Павличка особенно выразительно раскрылось в его статьях, посвященных творчеству поэтов, которые оставили яркий след в истории украинской советской литературы. Каждая из них — глубокое и обстоятельное исследование и в то же время каждая имеет свой сюжет, свою интонацию, свои композиционные точки опоры. Иногда критическая студия может держаться на сквозном образе, который возвышается автором к уровню концепции. Пример такого развертывания сюжета — статья «Открытость гения», стержневым моментом которой есть образ отворенных дверей в поэзии П. Тычины. Здесь особенно убедительно проявилось единство образного и логично-аналитического начал, которые взаимно поддерживают и дополняют друг друга, творя в общем грациозное сооружение с равновесием архитектурных компонентов наблюдения и размышления.

Характер поэта, неповторимость его жизненной и творческой судьбы предопределяет и внутреннюю логику исследования. Д. Павличко в своих литературно-критических статьях не «перевоплощается» в поэта, чтобы «изнутри» раскрыть секреты его мастерства, темперамент непременно выдал бы его, зато чувствительный глаз заметит и взвесит самые тонкие детали, отметит новые качества, которые эти детали (в художественном произведении деталь—первоэлемент миро­восприятия и миропонимания) несут с собой, в каком русле они изменяют творчество."

Литературно-критические исследовательские труды Д. Павличка, связаны с его деятельностью переводчика, дают возможность лучше понять его принципы в деле интерпретации художественного текста, донесения всего, богатства оригиналу на новой языково-культурной почве, контакту и взаимодействию разной поэтики в процессе восприятия произведения иноязычной литературы. Исходя из того, что «перевод как творческий акт, — это медленнее всего, многоразовое, вдумчивое чтение оригинала и сотворение его другими языковыми средствами» и что «при переводе разрыхляется, а кое-где и разрушается почва поэзии, чернозем заменяется менее плодородными, глинистыми породами», поэт стремится компенсировать это разрыхление и разрушение скрепляющей силой собственного таланта, стремится в новой этнокультурной атмосфере и новой языковой одежде оставить поэзию поэзией, а не бледной тенью оригинала. Оценивая, например, перевод поэмы Т. Г. Шевченко «Мария», осуществленный Б. Пастернаком, он говорит, что «гениальное Шевченково озарение было не просто изучено, а выстрадано русским поэтом. Б. Пастернак вложил в перевод «Марии» не только шевченковскую, но и свою боль за тех матерей, трагедия которых заключается в том, что они рождают спасителей, одержимых справедливостью апостолов завтрашнего дня». Д. Павличко умело находит для перевода произведения, в которых его тонкое эстетичное чувство улавливает родство с украинской поэзией в произведениях Ю. Словацкого и Я. Ивашкевича, у О. Блока ему заметно перекликаются с П. Тычиной, у О. Прокофьева — с украинской народной песней, у А. Тарковского — отзвук Г. Сковороды, у Н. Вапцарова и Л. Новомеского «прочитывает» следы влияния шевченковского слова, что лежат не на поверхности, а оказываются в глубоких слоях генезиса поэта, кровеносных сосудах его стиля.

В статьях, рецензиях, выступлениях Д. Павличка сосредоточен целый комплекс актуальных проблем современного творческого процесса, который обнимает такие отрасли, как прочтение классики, теория и практика поэтического перевода, оценка, — не раз в вдумчивом первом прочтении нового произведения, роль песни в нашей жизни и требования полноценного поэтического текста, роста литературного изменения.