Юрий Клен Родился 4 октября 1891 г. в селе Сербиновка на Подилли. В 1911 г. поступил в Киевский университет, где получил обстоятельное филологическое образование. Уже в 20-ые годы раскрылись те особенности его манеры письма, которые сближали Юрия Клена с неоклассиками: совершенное владение художественной формой, своеобразный панестетизм. С 1931 года живет и работает в Германии, тесно сотрудничает с поэтами, какие объединялись вокруг «Вестника» Д. Донцова. В 1943 году появляется в мир сборник стихотворений Юрия Клена «Каравеллы», в котором автор попробовал синтезировать творческие принципы киевских неоклассиков и идейно-художественные искания поэтов «пражской школы». Автор совмещает в единственном эстетическом измерении трагическую античность («Антоний и Клеопатра», «Цезарь и Клеопатра», «Путями Одиссея»), героизм средневековых рыцарских героев («Жанна д’Арк», «Викинги») и княжеско-гетманскую украинскую традицию («Владимир», «Символ», «Украина»). Вершинными достижениями Юрия Клена-поэта являются поэмы «Проклятые годы» (1937) и «Пепел империй» (1943 - 1947). Трагическое уничтожение украинской культуры во время сталинизма, нечеловеческая жестокость второй мировой войны - центральные темы этих произведений. Умер 30 октября 1947 г.  

Юрий Клен (4 октября 1891 - 30 октября 1947)  Завещание.

Юрий Клен ушел от нас. В его лице утратили писателя, само его присутствие среди нас воскрешало блестящую и многообещающую литературную жизнь 20-х годов на Украине, которая при более-менее сносных политических обстоятельствах могла продолжаться и до сих пор, длиться как еще более блестящее, импозантное и плодотворное настоящее. Наша память, пристально и повторно останавливаясь на прошлом, способна затирать неумолимое расстояние, которое отделяет текущее сознание от прошлого, и магически приближать к нам факты и события, которые давно отзвучали…

Это было в Киеве, в конце 20-х годов. Николай Зеров выходит из-за своего рабочего стола, энергично отодвигая кресло. В его руке - листик бумаги. Голосом, в котором звучат триумфальные нотки, он говорит: «Первое оригинальное украинское стихотворение Освальда Федоровича!» Этим стихотворением был сонет Ю. Клена «Сковорода». Его поместил М. Зеров в заключенном им декламаторе «Сияние» (который появился в печати во второй полов. 1929 г. или в начале 1930 г.) вместе с двумя переводами Ю. Клена, одним переводом Рильке и баллады  «Дон Жуан» Байрона, переведенной поэтом по специальной просьбе составителя. Не только импульсный и темпераментный М. Зеров всегда радовался успехам своих друзей, как и вообще каждому положительно расцениваемому им явлению украинской культурной жизни, в группе неоклассицистов, связанных узлами искреннего приятельства, господствовала атмосфера взаимной доброжелательности и не вынуждаемого содействия. Ю. Клен не был исключением.

Его верность и преданность своим единомышленникам и сотрудникам на поле культуры не угасли в разлуке, а скорее разрослись и с течением времени набрали в силе. Поэт посвящает друзьям теплые октавы в поэме «Проклятые годы», изображает их на ссылке в III части «Пепла империй», издает незадолго перед смертью свои распрекрасные и содержательные «Воспоминания о неоклассицистах». Еще не увидела мир приготовленная Ю Кленом небольшая антология украинской неоклассики на немецком языке; эти переводы проф. Державин, знаток немецкого поэтического языка, называет конгениальными. Автор этих строк, очутившись во Львове в 1944 г. и узнав от С. Гординского, что Клен является названным в эмиграции псевдонимом О. Бурггардта, наладил с поэтом письменную связь. В первой же открытке Ю. Клен спешит спросить: «Нет ли среди сонетов Николая Зерова сонета «Полифем» (идет речь о сонете М. Зерова «Kapnos tes gaies») посвященного мне перед моим выездом? Я не успел зайти за ним. Там Полифем бросает камни в корабль Одиссея, который уже на море, и бессильно свирепствует».

 





В непреклонной верности писателя своим друзьям, которая именно благодаря полноте своей просто не способна допустить ничего постороннего и предостерегающего, чувствуется что-то от наших казацких времен, от рыцарского средневековья - эпох, когда эта добродетель была специально поднашиваемая и овеянная пристальным лелеянием. Верность и преданность составляют глубоко симпатичную черту светлой особенности Ю. Клена, черту, достойную почета и наследования. В связи с этой верностью Ю. Клена своим коллегам возникает вопрос, действительно отошла ли его муза от неоклассической поэтики, перестал ли он быть неоклассиком в поэтическом своем творчестве?

Отрицания принадлежности Ю. Клена к неоклассической школе идут по линии тематической и психологически - мировоззренческой. Но ни тематика, ни психологические и мировоззренческие комплексы не определяют поэтический стиль. Не собираемся здесь доказывать это утверждение широким изложением, но хватит примера, что его подает нам литературная наработка самого Ю. Клена. Критика, которая хочет доказать причастность поэта к романтикам и «преодоления» им неоклассических начал, базирует свои утверждения на специальном обозначении его произведений, обозначенных волей, гонением, страстным стремлением. Из числа этих стихотворений остановимся на двух сонетах «Кортес», возникших у поэта не без влияния сонета М. Эредия «Конкистадоры» - об этом, в конечном итоге, говорит сам Ю. Клен в примечаниях к «Каравеллам». Автору «Трофеев» свойственен в большей степени комплекс непреклонной и звенящей воли, страстного порыва, гордого самоутверждения, соколиного мужества. Но то, что зовется романтикой характера (формула, не первостепенная под взглядом метафизически философским), - не является романтикой в понимании стиля, М. Эредия не «империалистический романтик», а был и остается парнасистом и классиком. Мировоззрение и философия так же не могут отвечать за приемы, которые квалифицируют литературные стили. Если в случае символизма идеалистическая философия является тем моментом, который распространяется всеобъемлюще на поэтов-символистов, не создавая даже специфики «символистичного мировоззрения», то относительно других стилей момент миропонимания писателей, к ним надлежащих, этого всеобщего характера не имеет.

И даже жанры и стихотворные формы, их преимущество, обминка или полное игнорирование, в тех или других стилях не могут быть решающим фактором в определении стиля. Учение о стилях должно базироваться на определителях, которые имеют стопроцентную применимость ко всем литературным явлениям и к каждому в частности. Иначе учение о стилях никогда не будет наукой, не будет даже наукообразной дисциплиной, а будет всегда выглядеть как лишенный выразительных методологических контуров конгломерат суждений. Тематика, психологические комплексы, мироощущение и философия писателей, жанры и стихотворные формы, является элементами, которые характеризуют направление, течение, школу или индивидуальное творчество.

 Поэтический же стиль может быть определен только как способ и тип поэтического изложения и высказывания. Дефиницию стиля творят компоненты: разработка темы, метода композиционного строения произведения, дикция, типология образов, эпитеты, специфика синтаксиса, характер лексики. М. Зерову принадлежит формулировки классического стиля как «слова твердого и острого, без лирической дрожи, с четкой ясной линией». Анализируя формально творчество М. Рыльского, метр «пятерной грозди» констатирует, что у Рыльского «из смешанной манеры формируется… классический стиль, с его уравновешенностью и понятностью, живописными эпитетами, крепким логическим построением и строгим течением мысли». Поэтическое высказывание Ю. Клена полностью укладывается в эту дефиницию.

Эпизодические отклонения, которые случаются в идеологии или лексике Кленовой поэтики, ясное дело, принципиальное внимание не заслуживают. Считаем важным зафиксировать для историков украинской литературы один факт, который имел место летом в 1947 году, в начале долговременного визита Ю. Клена в Баварию, визита, которому суждено было прервать его жизнь. Проф. В. Державин прочитал в рукописи гостю свою статью «Поэзия и поэтика Николая Зерова». Чтение состоялось в обстановке, небезынтересной и для грядущих историков нашего литературного быта: в импровизированной комнате на чердаке одного из блоков лагеря Дипи в Авгсбурге, скупо освещенной третью окна и наполовину раздавленной склоном кровли.