Был ли Александр Трифонович подвержен тому страшному умению по-разному, когда надо, видеть одно и то же? Тому, о чем О. Бальзак говорил: «Когда человек достигает вершин власти, ему приписываются все добродетели, которые только можно перечислить в эпитафиях, когда же попадает в беду, у него оказывается больше пороков, чем у блудного сына».

Да, он не избежал, конечно, общей печальной участи — необходимости восхвалять отца народов, великие и страшные переломы. Да, мы знаем теперь, после воспоминаний его брата, что он скрывал факты о своих родных. Но вспомним то время, сравним Твардовского с другими и поймем, что только тяжкая необходимость и вера, что все изменится, заставляли его кривить душой. И, может быть, именно поэтому, что так трудно порой ему бывало, он одним из первых в советской литературе начал борьбу против сталинизма.

Да, совесть его была чиста, иначе бы он поступил, как Фадеев. Но мучило то, что своим творчеством служил тирану. И последний период его жизни можно без преувеличения назвать искуплением невольной вины. И даже больше. Будучи редактором журнала «Новый мир», Твардовский сделал, вопреки нежеланию многих, другое очень важное дело. Он опубликовал повесть тогда неизвестного писателя, бывшего политзаключенного, Александра Исаевича Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Повесть эта о страшных сталинских лагерях потрясла страну. Тем самым Александр Трифонович оказался крестным отцом великого русского писателя. Больше Солженицына, пожалуй, никто не сделал для разоблачения Сталина и сталинизма. Недаром его так люто преследовали в 60—70-е годы.

Поэму «За далью — даль» Твардовский начал писать в конце сороковых годов. Но, видимо, уже только в середине 50—х там появились антисталинские нотки. Поэтому и чувствуется некоторая чужеродность мест, посвященных сталинскому времени. В то же время сами эти части превосходны. Видимо, здесь проявилась та трагическая раздвоенность честных людей этого периода: неприятие сталинских преступлений и попытка отделить его от строя. И все же видно и другое. Поэт сам не ощущает этой раздвоенности.

Что нужно, чтобы жить с умом?

Понять свою планиду:

Найти себя в себе самом

И не терять из виду, —

писал он незадолго до смерти. Твардовский не потерял себя.

Сталину и его делам в поэме посвящена, в основном, одна,

предпоследняя (по сути, последняя), глава «Так это было».

…Когда кремлевскими стенами

Живой от жизни огражден,

Как грозный дух он был над нами, —

Иных не знали мы имен.

Так начинается эта глава. И далее автор с беспощадной искренностью рассказывает, как безудержно прославлялся вождь, что «он мог на целые народы обрушить свой верховный гнев…», как, чтобы возвеличить себя, он приказывал открывать все новые и новые стройки, которые разоряли народ. В результате всюду тетка Дарья «и с трудоднем пустопорожним, и с трудоночью — не полней». И о многом другом, печальном, говорит поэт. Он честно признается:

И кто при нем его не славил,

Не возносил —

Найдись такой!

 




И все же эта глава написана каким-то торжественным слогом. Поэт еще не осознал полностью всю трагедию, непоправимость совершенного Сталиным. Ему еще кажется, что:

…и в нашей книге золотой

Нет ни одной такой страницы,

Ни строчки, даже запятой,

Чтоб нашу славу притемнила,

Чтоб заслонила нашу честь.

Поэма «Теркин на том свете» тоже задумывалась автором после войны. Но и в ней уже гораздо более объемно и глубоко подвергнуты едкому осмеянию и сам вождь и, глазное, система, им созданная. Действие, помещенное с земли на тот свет, создает удивительный эффект. Мы не только видим убогость и ненужность созданной бюрократической системы, но и явную античеловеческую ее направленность, с ее разделением общества на категории, секретностью, попытками отделить нашу страну от всего мира стеной, бюрократизмом. И, разумеется, всевластные органы.

…Есть тот свет…

И, конечно, буржуазный

Тоже есть само собой…

Там, во-первых, дисциплина

против нашего слаба.

И, пожалуйста, картина:

Тут — колонна,

Там — толпа.

Наш тот свет организован

С полной четкостью во всем:

Распланирован по зонам.

По отделам разнесен.

Так поэт приходит к пониманию невозможности отделить судьбу своей страны от судьбы мира, изменить человеческую натуру, насадить вместо социализма казарму. И эта настроенность делает его творчество привлекательным для сегодняшнего и, надеюсь, завтрашнего читателя.