Любовные рассказы Бунина давно стали классикой жанра. В стерильные советские времена их неброская, но чрезвычайно интенсивная эротика кружила голову многим юным особам обоего пола. Между тем, если вдуматься, сюжетно и композиционно бунинскиэ рас­сказы на удивление однообразны. Он (изредка она), на­толкнувшись на внезапное напоминание о прошлом, начинает бередить давно затянувшуюся рану, восста­навливая в памяти все детали юношеской счастливой (несчастной, несостоявшейся) влюбленности. Выны­ривая из омута воспоминаний, он (она) осознает, что жизнь не удалась. Вот, собственно, и все. Отступлений от этой схемы сравнительно немного.

Фольклористы давно знают, что сюжетов на свете в принципе очень мало (но не верьте тому, кто будет на­зывать вам точное их число). Еще ни один писатель не удостоился чести войти в историю мировой литерату­ры благодаря одному лишь сюжетному мастерству и разнообразию. Бунину удавалось создать образ неожи­данным сочетанием слов, умолчанием, намеком, пере­дать атмосферу зыбкости, непрочности и обреченности чувства при помощи всей накопленной за несколько веков силы родного языка. Недаром так пристрастно и недоброжелательно относился к его прозе Набоков: Бу­нин максимально приблизился к той делянке, на кото­рую автор никого не хотел пускать.

Бунинский мир четко делится на мужской и жен­ский. Мужской напитан обманом, неискренностью, лицемерием, корыстью, слабоволием и трусостью. Женский полон сильных чувств, страстей, преданно­сти, естественности. Иначе говоря, «самая дурная де­вушка все-таки лучше всякого молодого человека». Сказано хотя и в шутку, но особенности бунинского восприятия описывает исчерпывающе.

В «Темных аллеях» очень явно виден тот тип жен­щины, который больше всего привлекает писателя. Не внешне ,а по характеру: женщины у Бунина ироничны, лишены предрассудков, своевольны и в делах любовных всегда берут инициативу на себя.



























 




























Да, видно, любовь такая материя, что ни в сильных женских, ни в неумелых мужских руках не удержи­вается. Оттого каждый рассказ — это рассказ о смерти любви, буквальной или метафорической (тут приме­ров приводить нет смысла — нет ни одного, который не подходил бы под это определение).

Впрочем, есть. В рассказе «Баллада» любовный сю­жет мы слышим из уст странницы Машеньки. Фео­дальный флер (князь так дорожил правом первой ночи, что не хотел пожалеть даже невесту сына) быст­ро сменяется эпической фантастикой (князь застре­ливает на скаку обеих пристяжных, а тройка продол­жает ехать!), а затем перерастает в апокалиптическое действо: за злодеем гонится «великий, небывалый волк», ни дать ни взять подземный Волк Фенрир из скандинавских сказаний; зверь убивает князя, а уми­рающий князь раскаивается и велит поставить идол волка над своей гробницей.

Только в сказке, рассказанной блаженной старуш­кой, основные противоречия бунинского мира в геге­левском смысле «снимаются»: добрый молодец полу­чает невесту неоскверненной, порок наказан, а злодей к тому же еще и раскаивается.

В том мире, который Бунин предлагает читателю в качестве реального, все происходит наоборот.