В 1859 году Толстой переживает творческий кризис. Напечатанная в «Библиотеке для чтения» новая повесть «Семейное счастье» (о том, как молодая женщина увлекается светской городской жизнью, но потом снова и уже по-настоящему начинает любить своего немолодого мужа, весь деревенский, поместный уклад) — вызывает у ее создателя острое чувство неудовлетворенности, даже стыда.

Он серьезно влюблен в яснополянскую крестьянку Аксинью Базыкину; ее черты рисует в незаконченных рассказах из крестьянского быта — «Идиллия», «Тихой и Маланья».
Он добивается права на издание педагогического журнала, в течение двух лет выходят и журнал «Ясная Поляна» и «Книжки» — приложения к нему; сам пишет статьи по вопросам педагогики; приглашает сотрудничать других, в том числе учителей организованных им школ; вовлекает в художественное творчество учеников и, поправив их сочинения, печатает в журнале. Пишет статью с парадоксальным, вызывающим, но для него самого несомненно убедительным и верным названием: «Кому у кого учиться писать: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?»

Зимой 1860/61 года предпринимает второе заграничное путешествие, с главной целью — изучить постановку дела народного образования в Западной Европе (был в Германии, Италии, Франции, Швейцарии, Англии, Бельгии).

Все это не означает, конечно, что Толстой отказался совсем или на долгое время от художественной работы (как не было этого и на рубеже 80-х годов). «Показания» брата, С. Н. Толстого, упомянутые в письме Фету, были справедливы: в 1860 году он вернулся к повести (вернее, к роману — как произведение мыслилось тогда) «Казаки»; в конце того же года начаты «Декабристы»; пишутся рассказы из крестьянской жизни. Но главным делом была все же «педагогия», В 1863 году, начав «Войну и мир», Толстой сам будет удивляться, как он мог так увлекаться этим делом, но заметит в одном из писем, что «эта любовница» (т. е. яснополянская школа и все с нею связанное) его «сильно образовала». В результате «педагогических» занятий он стал во многом другим человеком и писателем.
В идейном плане педагогические статьи подготовили «Войну и мир» — точно так же, как в плане художественном великую книгу готовило все предшествующее творчество.
В статьях начала 60-х годов, кроме вопросов педагогических (соотношение воспитания и образования, методы обучения грамоте, свобода в приемах преподавания), Толстой ставит главнейший, с его точки зрения, вопрос — о праве народа решать дело своего образования, как и всего исторического развития, о социальном переустройстве — путем приобщения народа к просвещению. Идет спор не только с консерваторами и либерала-ми-«прогрессистами», но и с революционными демократами.

Сильная сторона позиции Толстого — в глубоком, убежденном демократизме. О своей любви к народу и крестьянским детям, об их преимуществах перед городскими детьми Толстой говорит горячо и сильно:

«Преимущество ума и знаний всегда на стороне крестьянского мальчика, никогда не учившегося, в сравнении' с барским мальчиком, учившимся у гувернера с пяти лет»;



 





«Люди парода — свежее, сильнее, могучее, самостоятельнее, справедливее, человечнее и, главное — нужнее людей, как бы то ни было воспитанных»;
«... в поколениях работников лежит и больше силы, и больше сознания правды и добра, чем в поколениях баронов, банкиров и профессоров».
Поэтому, уверенно заявляет Толстой, он лично «должен склониться на сторону народа».
Но в ходе рассуждений выясняется, что народ, сторону которого принимает яснополянский педагог и философ, — это исключительно земледельческое, патриархально думающее и живущее русское крестьянство.

С позиций этого патриархального крестьянства Толстой отрицает теорию прогресса и не считает, что доказано, будто «путь, по которому шли европейские народы, есть наилучший путь», что «человечество идет одинаковым путем». «Весь Восток образовывался и образовывается совершенно иными путями, чем европейское человечество».

Здесь открываются противоречия. Толстой мог только предвидеть, а теперь мы знаем, что России действительно не суждено было повторить европейский путь. Пройдя форсированным темпом, в несколько десятилетий, первоначальное капиталистическое развитие, Россия не стала надолго буржуазной страной. Капитализм оказался неизбежным на очень короткий исторический отрезок, в течение которого трижды возникала революционная ситуация, завершившаяся 1905-м, а вскоре и 1917-м годом.
О том, что нет универсальных путей движения человечества вперед, свидетельствует теперь и XX век, когда в ряде стран Азии, Африки и Латинской Америки совершается переход от феодализма и колониальной зависимости— к социализму. Но совершается и в результате революций. Толстой же необходимость революции отрицает принципиально, ссылаясь на бесплодность европейских переворотов и «неподвижный Восток».
Толстой, конечно, прав, когда пишет, что «народ сам собой везде учится», что сын крестьянина, дьячка, скотовода-киргиза больше подготовлен к практической жизни— «смолоду уже становится в прямые отношения с жизнью, с природой и людьми, смолоду учится плодотворно, работая». Но с этой позиции он отрицает вообще пользу «университетского образования», поскольку в университетах, на его взгляд, готовятся «ненужные для жизни», «раздраженные, больные либералы».

Он пишет с полным правом: «Никто никогда не думал об учреждении университетов на основании потребности народа. Это было и невозможно, потому что потребность народа была и остается неизвестною». Но его собственная попытка создать в Ясной Поляне «университет в лаптях» не осуществилась. И яснополянская школа, при всем ее значении — историческом и лично для Толстого, — не могла повлиять на решение народной судьбы. Те самые мальчики, о которых с таким восторгом рассказывал писатель в статьях «Яснополянская школа за ноябрь и декабрь месяцы» и «Кому у кого учиться писать: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?» — приобщились благодаря своему учителю даже к творчеству, но в жизни, тогдашней российской жизни, не смогли избавиться от нищеты и несчастий.
В статье «О народном образовании» Толстой утверждает: «неизменный закон движения вперед образования» — «потребность к равенству». А в статье «Прогресс и определение образования» дает свою формулировку прогресса вообще: «Закол прогресса, или совершенствования, написан в душе каждого человека и только вследствие заблуждения переносится в историю. Оставаясь личным, этот закон плодотворен и доступен каждому; перенесенный в историю, он делается праздной, пустой болтовней, ведущей к оправданию каждой бессмыслицы и фатализма».

Ссылаясь на «Историю цивилизации в Англии» Генри Томаса Бокля (английского историка первой половины XIX века) и споря с ним, Толстой выражает уверенность, что русские не обязаны подлежать тому же закону движения цивилизации, которому подлежат европейские народы. К тому же, по мысли Толстого, еще не доказано, что движение вперед цивилизации есть благо.

В романе «Война и мир» Толстой будет продолжать спорить с историками и еще напряженнее думать об истории России и ее народа, о прошлом и будущем.