О любви написано за многие века столько, что, кажется, ничего нового уже и не скажешь. Но человек только тогда по-настоящему понимает это чувство, когда оно становится его собственным. Одна любовь, умноженная на тысячи тысяч человеческих характеров и судеб, дает неисчерпаемый материал писателю и всегда интересен читателю. Григор Тютюнник тоже писал о любви, но как-то особенно, неповторимо и искренне, неотделимо от правды жизни. Под его пером завязь первых юношеских чувств распускается и перерастает в настоящую любовь. Уже от самого названия рассказа «Завязь» веет чем-то свежим, весенним, многообещающим. Привлекает и манера рассказа от первого лица.

Николай влюблен. Он готовится к свиданию, еще не зная, ответит ли девушка на его чувство. Одевает новую рубашку, старается как-то пригладить непослушный вихор на голове, пахнет одеколоном от носовика. И отбивается от нападений деда Лаврина, который, или подсмеиваясь над внуком, или предостерегая, или ревнуя (ведь, очевидно, мальчик - это вся его семья), говорит, что у избранницы внука характер непростой: «…так как это девка из той пыли, что черти на дорогах крутят!» Юноше и приятно говорить на эту тему, он даже гордится, что у девушки «крепкий характер», неудобно (впервые же!) и досадно - задерживают. Николай идет на край улицы, видит «маленькую белую фигуру», понимает, что это его ждет Соня. Радость, гордость, волнение и боязливость одновременно охватывают его: «Мне кажется, что я становлюсь шире в плечах, твердею в походке и вот-вот подлечу. А вот голоса - не становится…» Он «лепечет», по собственному выражению, «шепеляво и противно», задает нескладный вопрос. Девушка понимает его состояние, бодряще берет под руку и предлагает посмотреть снег в пропасти.

Николай и Соня лезут «из кручи в черную холодную пропасть, подпирая друг друга плечами». Дух романтики, приключений овладевает ими. Глаза у Сони  «какие-то странные: будто и оробелые немного, и смеются». А юношу мучает мысль: может ли он поцеловать девушку? От этой «отчаянной» (как ему казалось) мысли у него начинают неметь ноги и становятся, как веревочные. А голова клонится, клонится…» Потом сам пугается: «А что,- думаю,- как я ее поцелую, а она меня - в морду? Бывает же так. Вон и в кино показывают…» - и шея перестает гнуться, застывает. Соню, очевидно, бесит нерешительность мальчика (…уже и не смеется и глаза прищурила так сердито…), и она идет на девичью хитрость: «Николай, а давай я буду падать, а ты меня держи. Ну-ка, удержишь ли?» Конечно же, юноша готов горы свернуть для любимой, не то, что удержать. Но… никуда от жизненной правды не денешься: он вдруг подскальзывается и с испугом и отвращением к себе (так осрамится!) ощущает, что сейчас они оба упадут в грязь. Соня сердито сопротивляется, «ошпаривает» своего неловкого избранника «злым взглядом», «строптиво отворачивается и молчит». Николай сразу вспоминает насмешки и предостережения деда Лаврина, которые будут сниться ему. Это придает смелости, и он решает показать характер: сам начинает взбираться наверх. Соня побежденная, оробелая (наверное, повела себя очень сурово!). Она жалобно шепчет: «Николай, а я?» Вот, в конце концов, оно, признание: «И от того шепота у меня дурманится голова, а сердце начинает колотить, как звон. Прыгаю вниз, сердито хватаю ее за плечи и с разгона целую в скрипучий холодный платок.

    * -        Зачем же ты…аж за ухо, глупенький…- выдыхает Соня и смеется как-то покорно и кротко.
    * …Я не помогаю, а почти выношу ее вверх на руках. И силы у меня - как у вола».
    * Теперь Николай - признанный герой, любимый, и он ни за что не признается, что озяб, как обычный мальчик: «- Ты не озяб? - спрашивает. Я со всех сил сцепляю зубы, чтобы не трястись, а ей говорю: - нет…»


 




    * Как хорошо им обоим становится в мире! Как красиво! Они замечают на деревьях «мелкие будто роса, капельки: то завязь». Соня сразу замечталась: «Вот если бы мне такое ожерелье, …сроду бы не снимала…»
    * «- Купим,- обещаю уверенно.- Вот как только выучусь на шофера, так и купим.
    * -        А я тебе рубашки буду вышивать прекрасные, лучшие, чем в лавке!..
    * -        В сто раз лучшие…милый… в тысячу!» Все!   Николай   слышит   для   себя   самое главное,   самое долгожданное.

И это наполняет его таким счастьем, что дальше он уже ничего не видит и не слышит. Влюбленные не могут насладиться объятиями, даже не обращают, вопреки своей стыдливости, внимания на то, что шоферы с проезжающих мимо машин кричат «что-то веселое и бесстыдное». Расходятся молодые поздно, «неся на губах сладкую жгучую жажду». Милым и родным кажется мальчику даже Сонино клацанье засовом двери, когда она тихонько пробирается домой.

А вот снова дед - спасает садик от заморозков. Говорит парню, чтобы помогал. Тот стремглав бросается в сад, нагребает листвы и веточек, зажигает костер так, чтобы тянуло дым и на Сонин садик. Дед Лаврин говорит, чтобы Николай раскладывал огонь ближе к деревьям, а тот: «- Ничего, раскладываю так, как они меня учили,- будет у людей - будет и у нас…» Наполненный страстным, новым чувством, мальчик думает: за чем бы ему забежать к соседям, так как до вечера, наверное, не дотерпит, не доживет.

Вот и вся нехитрая история. Никаких событий, необыкновенных поступков или героических характеров. Но рассказ захватывает нежностью и трепетностью немного смешных и наивных чувств юных сердец. Проклюнулась завязь на деревьях - пришла любовь. И ее надо беречь, бороться за нее, как и за завязь. Хочется верить, что герои пронесут свои первые чувства через всю жизнь и будут друг для друга наилучшими, наиболее дорогими. Так Григор Тютюнник открыл еще одну страницу большой книги Любви и дал возможность нам, читателям, припасть к чистому источнику искусства художественного слова.