Несколько особняком в ряду других антиутопий XX века стоит антиутопический роман Хаксли «Обезьяна и сущность», написанный в 1948 г., много лет спустя после духовного кризиса, пережитого Хаксли в середине 30-х годов и существенно изменившего его взгляд на мир. Хаксли, родственник сподвижника Дарвина Томаса Гексли, сам интересовался проблемами эволюции и неоднократно обращался к ним в своих произведениях, а порой даже в явно декларативных целях моделировал варианты «обратной эволюции». Выше уже говорилось о романе Хаксли «После многих лет умирает лебедь» (1939), в художественном мире которого обезьянье состояние - это то предельное состояние, которого может достичь человек, идущий по пути абсолютизации своего «Я».

Что касается романа «Обезьяна и сущность», то здесь уже «обратная эволюция» становится уделом всего человечества - и это теперь в антиутопическом мире Хаксли есть закономерный итог всего предшествующего развития человеческой цивилизации. В основу названия романа легли слова героини комедии Шекспира «Мера за меру» Изабеллы:

Но гордый человек, что облечен Минутным кратковременным величьем И так в себе уверен, что не помнит, Что хрупок, как стекло, - он перед небом Кривляется, как злая обезьяна, И так, что плачут ангелы над ним, Которые, будь смертными они, Наверно бы до смерти досмеялись.

В художественном мире романа происходит «смыкание» двух временных пластов: в повествование о событиях, происходящих в Америке в середине 40-х годов, «вставляется» случайно обнаруженный героем-рассказчиком сценарий фантастического фильма, погружающего нас в американскую действительность начала третьего тысячелетия. Роман является продолжением антиутопической линии, идущей от романа «О дивный новый мир», но в то же время можно говорить уже и о ряде очень существенных различий между антиутопическим «дивным новым миром» и антиутопическим миром «Обезьяны и сущности». Если «дивный новый мир» подавляет все живое лишь потому, что не ведает компромисса между моделью «земного рая» и подавляемой реальностью, то в художественном мире «Обезьяны и сущности» даже всякое движение в сторону научного освоения бытия, в сторону дальнейшего развития цивилизации европейского типа, в сторону дальнейшей эволюции удовлетворения материальных потребностей человека даже и без претензий на построение «рая на земле» предстает как нечто настолько враждебное человеческому роду, что в глазах мудрого Архинаместника весь прогресс является ничем иным, как делом рук извечного врага человека - Дьявола, которому в романе дано имя Велиал.

Уже ученые правители «дивного нового мира», отсекая все, что не «вписывается» в предзаданную ими модель, культивируют в человеке лишь то, что может быть познано и запрограммировано, то есть главным образом инстинкты и потребности животного происхождения плюс какие-то зачатки логического мышления, умение выполнять некоторые трудовые операции и т.д. Даже наука в рамках «идеального общества», по словам одного из Верховных Контролеров, должна была находиться «на цепи и в наморднике».

В художественном мире «Обезьяны и сущности» науку сажают на цепь и надевают намордник. Мы видим Фарадея, который «на легкой стальной цепочке, прикрепленной к собачьему ошейнику» на четвереньках следует за своей хозяйкой-бабуинкой». Видим мы и множество Луи Пастеров на цепочках, занятых созданием бактериологического супероружия. Сталкиваемся мы и сразу с несколькими Альбертами Эйнштейнами, принадлежащими разным армиям и содержащимся исключительно на привязи. В решающий момент Эйнштейны попытались было сопротивляться, но «обезьяны в сапогах, отвечающие за запас гениев в каждой армии», перебивая друг друга криками «Грязный коммунист!», «Вонючий буржуа!» и т.д., подтаскивают «избитых, исполосованных плетьми, полузадушенных Эйнштейнов» к приборным панелям и заставляют нажать роковые кнопки.

Вскоре в кадр попадают бесшумные ползущие клубы ядовитого газа, уничтожающие все на своем пути - в том числе и самих Эйнштейнов: «Сдавленные крики возвещают о том, что наука двадцатого века наложила на себя руки». Эти сцены глубоко символичны - в них отразился взгляд Хаксли на современную ему науку как на институт, изначально являющийся не силой, поднимающей человека над животным уровнем, но лишь инструментом, позволяющим человеку более эффективно и изощренно реализовывать свою обезьянью природу. Не случайно в художественном мире романа назойливым рефреном звучит стихотворная реплика Рассказчика:

    * Но это ж ясно,
    * Это знает каждый школьник,
    * Цель обезьяной выбрана,
    * Лишь средства - человеком.
    * Кормилец Рарю и бабуинский содержанец,
    * Несется к нам на все готовый разум.
    * Он здесь, воняя философией, тиранам славословит,

 



    * Здесь Пруссии клеврет, с общедоступной
    * «Историей» Гегеля под мышкой,
    * Здесь, с медициной вместе,
    * готов ввести гормоны половые
    * от Обезьяньего Царя,
    * Он здесь, с риторикою вместе:
    * слагает вирши он, она их следом пишет,
    * Здесь, с математикою вместе,
    * готов направить все свои ракеты
    * На дом сиротский, что за океаном;
    * Он здесь - уже нацелился,
    * и фимиам курит благочестиво,
    * И ждет, что Богородица скомандует: «Огонь!»

И в конце концов сценарий погружает нас в Америку 2108 года, в Америку, давно пережившую ядерную войну (как, впрочем, и все остальные страны, кроме Новой Зеландии и Экваториальной Африки) - и медленно вырождающуюся. Теперь человечество медленно, от поколения к поколению, через ряд мутаций, теряет тот совокупный разум, который и позволил в свое время человеку выделиться из животного царства и вообразить себя венцом творения. Единственное, что осознали обитатели этого антиутопического мира, - это изначальную обусловленность всего довоенного прогресса, начиная с открытия Америки и победы над голодом - искушением Дьявола, то есть Велиала: уж слишком последовательно человечество, начиная с этого времени, шло только по направлению к пропасти.

Что же касается самой идеи прогресса, то, по словам Архинаместника, «слишком уж много в ней дьявольской язвительности. Без посторонней помощи тут не обошлось», ибо «Прогресс - это измышление о том, будто можно выиграть в одной области, не заплатив за это в другой, будто только ты постигаешь смысл истории, будто только ты знаешь, что случится через пятьдесят лет, будто ты можешь - вопреки опыту - предвидеть все последствия того, что делаешь сейчас, будто впереди - утопия и раз идеальная цель оправдывает самые гнусные средства, то твое право и долг - грабить, обманывать, мучить, порабощать и убивать всех, кто, по твоему мнению (которое, само собой разумеется, непогрешимо), мешает продвижению к земному раю».

И, осознав это, оставшаяся пока на земле часть человечества стала поклоняться Велиалу, волю которого человечество осуществляло едва ли не изначально и от которого теперь всецело зависит, с какой скоростью пойдет окончательное вырождение человечества. Таков теперь, по Хаксли, единственный возможный исход цивилизации, не ориентированный на самосовершенствование человека изнутри.

XX век - это век, начавшийся мировой войной и кризисом ранее незыблемых ценностей, продолжившийся возникновением радужных утопических надежд и многочисленными

попытками слить мечту с реальностью, заканчивающийся кризисом утопического сознания. И рассмотренные здесь утопии и антиутопии могут быть своего рода путеводителем по одному из интереснейших направлений развития общественной мысли.