Цикл «Стихи о Сонечке» психологически проникновенен, мрачен и посвящен актрисе Софье Голлидэй. «Театрален» и цикл «Любви старинные туманы», исполненный нежности и горечи: в нем «маска» как бы немного сдвинута с актерской души и видна живая боль, печаль, любовь — старинная — и потому: вечная, сегодняшняя. Стихами Цветаева как бы вживалась в театральную стихию, пробовала “дать персонаж”, создать “стиховые роли”, характерную маску, отчасти выработать диалог, наметить сюжет, научиться сценической “повествовательности”, не теряя при этом лиризма, ни романтической интонации.

Свое обращение к театру (зимой 1918-1919 г.) сама Цветаева объясняла прежде всего тем, что ей тесно стало в рамках лирики. Это был театр романтический: чувства укрупнены, интрига вплетена в приключение, герои благородны, ветер романтики колышет плащи, они изъясняются остроумно, находчиво и, безусловно, стихами. Над этими пьесами, впоследствии объединенными общим названием “Романтика”, как бы склоняется романтическая тень Сирано де Бержерака.

Свои молодые годы, трудные, но живые, годы дружбы с театром Цветаева помнила все время, а о С.Е.Голлидэй вспоминала с особенной теплотой. Ей посвящен цикл стихотворений лирико-балладного и песенного характера, написанный в 1920 году “Каменный ангел” сопровождается посвящением: “Сонечке Голлидэй — Женщине-Актрисе-Цветку-Героине”. Это была чрезвычайно одаренная, вдохновенная артистка, работавшая в одной из студий Московского Художественного театра. “Юная Голлидэй одна-одинешенька на сцене в течение полутора или двух часов держала в напряжении зрительный зал своим исполнением Настеньки из “Белых ночей” Достоевского. Это был редчайший сценический успех. В те годы, когда ее узнала Марина Цветаева, Софья Евгеньевна репетировала в кругу вахтанговских учеников роль Инфанты в пьесе П.Антокольского. Об этом стоило рассказать, чтобы приблизить и образ замечательной артистки, рано ушедшей из жизни, и заодно атмосферу поисков, пробы сил и блужданий, которыми жила тогда вместе с актерской молодежью Марина Цветаева. Многое в ее собственных стихах связано прямо или косвенно с этой атмосферой, с этой актерской средой.

Весной-летом девятнадцатого года Цветаева написала десять шутливых стихотворений под названием “Сонечке Голлидэй “. Остроумно и метко спародировала она “жестокие романсы”, к которым питала слабость актриса. Героиня стихов - незадачливая девчонка, которая пребывает в состоянии постоянной влюбленности, доверчивая, простодушная, беззащитная, у которой только один путь спасения:

От лихой любовной думки
Как уеду по чугунке -
Распыхтится паровоз…

Может горькую судьбину
Позабуду на чужбине
На другой какой груди.


 





Театр — метафора бытия, сокращенный до одного вечера вариант бытия, его макет, адаптированный текст. Так же как монолог и диалог для Марины Цветаевой больше, чем требуется для актера или актрисы. Способ мыслить и выражать себя, способ общения с миром, со вселенной. Лирика, проза, поэмы Цветаевой исполнены драматизма, им чужды статика и идилличность. “Она изучала, пробуя на слух, на ощупь, на вес драматическую структуру, как правила новой игры”,— справедливо пишет П.Антокольский.

Он же говорит о признаках “сценария в лирике”. Для М.Цветаевой театр — ратное поле искусства, театр военных действий. Действий идей, образов, персонажей, ассоциаций, масок, событий, эпох. Но нельзя умолчать о том, что в предисловии к пьесе “Конец Казановы” М.Цветаева писала “Не чту Театра, не тянусь к Театру и не считаюсь с Театром. Театр (видеть глазами) мне всегда казался подспорьем для нищих духом, обеспечением для хитрецов породы Фомы Неверного, верящих лишь в то, что видят, еще больше: в то, что осязают. — Некоей азбукой для слепых.

А сущность Поэта — верить на слово”

Но в действительности же она оставила том пьес и свою поэзию — огромный сокрушительный драматический материал — диалог Поэта. Она вникла в законы театра, но не только как драматург, режиссер, актер, а как мастер слова, видя в самом слове драму, начала противоречивые, многомерные и многозначные. Самое слово для нее сценично в его широком понимании. Действо слова. Она обращалась к истории, окликая в ней современность, видя в ней арену жестокой борьбы характеров и идей. Одни называют этот театр романтическим, другие театром масок. Под знаком Театра у Цветаевой, можно сказать, прошел весь восемнадцатый год, а с конца его — включая лето девятнадцатого — началось знакомство с Театром.

Теперь в ее тетрадях стихи чередуются с пьесами. Десятки стихотворений и шесть пьес, не считая дневниковых записей, было создано осенью и зимой восемнадцатого-девятнадцатого годов. Пропасть между внешним бытом и внутренним бытием, казалось, только усиливала жар творческого костра поэта — романтика. Марина Цветаева тянулась к Театру, к молодому актерскому коллективу, к ученикам Евгения Багратионовича Вахтангова, к маленькой сцене в Мансуровском переулке на Остоженке. Она полюбила атмосферу театральных будней, репетиционную страду — весь этот хрупкий и в то же время надежный материал, из которого с трудом, с ошибками, просчетами и простоями рождается в бессонных ночах будущее представление. Еще больше полюбила М.Цветаева атмосферу театральных праздников, таких редких у молодежи. Ожидание, сомнения, неуверенность, страх, провал, успех и все прочее, сопровождающее премьеру у молодежи. Этой премьерой было “Искушение святого Антония” Метерлинка, впоследствии прославившее вахтанговский коллектив. Отсюда можно сделать вывод, что театр М.Цветаевой — вполне реальное культурно-историческое понятие.

Задумывалась М.Цветаева и над природой авторского и актерского чтения. “Дело поэта вскрыв — скрыть”. Автор существует на иных основаниях: “Дело актера — час. Ему нужно торопиться. А главное — пользоваться своим, чужим, — равно!”.
В подтверждение своей мысли М.Цветаева приводит фразу:

“Люди театра не переносят моего чтения стихов. Не понимают они, коробейники строк и чувств, что дело актера и поэта — разные”