Проза Фальстафа — это высокоорганизованная образная речь, построение которой глубоко продумано; в ней невозможны какие-либо замены или перестановки. Шекспир оттеняет мастерское построение реплик Фальстафа вульгарным жаргоном миссис Куикли, спотыкающейся речью Шеллоу, напыщенными тирадами Пистоля. Как образно заметил М. Крейн, «проза Фальстафа — это и есть мед Гиблы. Его устами может говорить дьявол, но в такой форме, что он легко одерживает победу над ангелами»

Богатство речи Фальстафа единодушно отмечают все исследователи; но они указывают различные источники, из которых Шекспир мог почерпнуть это богатство. Так, Ю. Тильярд, справедливо отмечая значение, которое имели для прозы Фальстафа усовершенствования, достигнутые в творчестве Джона Лили, делает вывод, что проза Фальстафа «основана на нормальном ритмическом рисунке речи наиболее умных и высокообразованных аристократов».

Более правильный взгляд развивает Пьер Мессиан, отправным пунктом для рассуждений которого является тезис о том, что «проза комических сцен почерпнута из глубин речи и образной системы народа». Вместе с тем Мессиан отмечает, что речи Фальстафа присуща та характерная для Возрождения «радость лексической, синтаксической, логической фантазии», которая составляет основу языка Рабле; эта радость, продолжает Мессиан, «выражается в потоке прозы, в которую вливаются все богатства Ренессанса, слова и метафоры, сохраняющие свою земную свежесть, высокоорганизованные периоды, уравновешенные и украшенные аллитерациями, отражающие влияние латыни и формальной логики, а иногда даже длинные эксцентричные слова, непристойные и ученые ругательства гуманиста»
.
Не подлежит сомнению, что речь Фальстафа — это народная речь, прошедшая обработку в гуманистическом духе. И все же такое определение неполно, ибо оно не учитывает индивидуального своеобразия речи Фальстафа, связанного и с его психическим складом, и с влиянием литературной традиции. Фальстафа роднит с Пороком моралите пристрастие к игре словами. Эта черта речи Фальстафа бросается в глаза с первого взгляда, и нет нужды перечислять все случаи, где в репликах Фальстафа присутствует игра слов; но следует выделить основные разновидности этого приема.
В речи Фальстафа широко представлены шутки, о
снованные на сходном звучании слов; это, разумеется, наиболее примитивный случай игры слов, которым тем не менее Шекспир пользуется весьма охотно.

Более сложный способ создания комического эффекта языковыми средствами состоит в употреблении Фальстафом отдельных слов или выражений, имеющих различные оттенки значений или различные значения. Примером использования подобного приема может служить фраза Фальстафа, произнесенная после того, как у него увели лошадь: «Пусть я с голоду подохну, если сделаю еще хоть один шаг вперед!»

Помимо игры слов, одним из приемов, служащих как для индивидуализации речи Фальстафа, так и для создания комического эффекта, является пародия на современные литературные произведения. Вопросы литературной борьбы, видимо, очень интересовали Шекспира во время создания «Генриха IV»; не случайно во второй части появился Пистоль — своего рода ходячая пародия на высокопарность языка в пьесах современников и предшественников Шекспира.

 





Основным объектом пародии Фальстафа является замысловатый эвфуистический стиль, распространенный в современной Шекспиру драматургии. Пародия Фальстафа носит обобщенный характер и не служит средством полемики с определенным автором или произведением; комментаторы, не учитывающие этого обстоятельства, нередко попадают в тупик, отыскивая конкретных адресатов пародии. Так, например, Довер Уилсон, комментируя реплики Фальстафа, исполняющего роль короля, указывает, что по содержанию эти строки являются пародией на Томаса Престона, тогда как по стилю они пародируют Роберта Грина («Альфонс») и Томаса Кида («Солиман и Пер-сида»). Но и в случаях, когда невозможно указать хотя бы ориентировочно конкретный объект пародии, стилистическая окраска реплик Фальстафа придает им пародийное звучание. Так, монолог Фальстафа-короля, почти целиком построенный на сложных или простых параллелизмах, бесспорно должен был напоминать современным слушателям если не роман Джона Лили непосредственно, то эвфуистический стиль, широко распространенный в литературе.
Литературная пародия используется Фальстафом и как средство разоблачения идеализированного рыцарства. Такая пародия встречается уже во второй реплике Фальстафа, где он говорит о своих ночных занятиях грабежом:

Ведь нам, охотникам за кошельками, потребна Луна да Большая Медведица, а совсем не Феб, этот «прекрасный странствующий рыцарь»,

Здесь описание Феба — это пародия на переведенные в 70—80-х годах рыцарские романы «Зерцало рыцарства» Ортуньеса де Калахарра и «Путешествие странствующего рыцаря» Жана де Картиньи.

Последний случай употребления литературной пародии, когда в ответ на упреки принца в нерыцарственном поведении Фальстаф цитирует рыцарский роман, носит заметный оттенок иронии. Прием иронии, не всегда ощущаемой собеседником Фальстафа по сцене, но понятной зрителю, также служит важным средством, которым пользуется Фальстаф для создания комического эффекта.

Пожалуй, наиболее ярко ироническое отношение Фальстафа к собеседнику проявляется в его разговоре с принцем Джоном, когда Фальстаф требует вознаграждения за взятого в плен Кольвиля и угрожает, если ему откажут, сложить балладу, прославляющую свои подвиги, перед которыми померкнет слава всех остальных победителей. Чтобы подкрепить свою угрозу, Фальстаф клянется достаточно своеобразно: если он не приведет угрозу в исполнение, то нельзя будет верить слову дворянина (IV, 3). А ведь это он говорит тому самому принцу Джону, который в предыдущей сцене, несколько минут назад, обманул противника, спокойно и нагло нарушив свое слово.
До сих пор речь шла о тех источниках комического эффекта, создаваемого образом Фальстафа, которые коренятся в определенных субъективных чертах его характера и получают речевое выражение в различных разновидностях фальстафов-ского юмора. Но, кроме того, важнейшим источником комизма Фальстафа является противоречие между его духовным и физическим обликом.