Кому из нас в детстве не читали сказок? Кто из нас, едва освоив азбуку, не читал их уже самостоятельно? Кто из нас может сказать о себе, что он «вырос» из сказок?. Сказкам, как и любви, «все возрасты покорны». Возможно, это происходит потому, что сказки прекрасно выражают идеалы народа, нажитую многовековым опытом народную мудрость. Правда, в наш век всеобщей компьютеризации они стали почти детским чтением. А потому очень жаль тех взрослых, которые не чувствуют их поэтической прелести. Может быть, если бы они перечитали сатирическую повесть-сказку В. М. Шукшина «До третьих петухов», они бы отнеслись к сказкам по-другому.

Совсем не детская потешка составляет основу повествования, где тесно переплелись сказка и быль, литература, фольклор и жизнь. На страницах повести Шукшина как бы собираются воедино те наблюдения и раздумья, которые всегда есть и в русской народной сказке.

История Ивана определяет композицию и развитие сюжета. Фантастический план сказки переплетается с реальным. Действие начинается в библиотеке, где «коллектив» героев пытается вернуть Ивана-дурака в свои ряды из того особого положения, в котором он пребывал все сказочное время. Ивану- дураку — герою русской сказки — в критический момент помогали или его жизнелюбие, или природная смекалка, или вмешательство доброго волшебника. Реальная судьба шукшинского Иванушки, посланного добывать справку о том, что он не дурак, гораздо сложнее. Жизнь этого героя не только опровержение сказочной версии, но и предупреждение на будущее. Тут и намек, тут и урок. Иванушку ждала бы трагическая участь, не окажись в трудную минуту поблизости Атамана-донца.

У героя Шукшина доброе сердце, но этого оказывается мало для того, чтобы добро одержало верх над злом, как это принято в сказках. Тем более что и зло преображается под пером сатирика. У писателя сказочная атрибутика сохраняется в содержании произведения только как фон, оттеняющий вполне современное мышление, практичность, сообразительность Бабы Яги, которую Иван устраивает только как «полный дурак» или просто «бесхитростный», чтобы можно было заставить его строить «котеджик», служить «истопником». Этим «сказочным» образом Шукшин обличает тех, кто живет обманом, любит, как говорят в народе, чужими руками жар загребать. Лицемерие таких «литературных героев» не имеет пределов, каждый раз, в зависимости от обстоятельств, напяливают они на себя новые и новые маски (вспомним все злоключения Ивана в избе Бабы Яги).

Не имеют пределов их ханжество и жестокость. Эти черты олицетворяет в сказке Змей Горыныч. Он совсем не так прост, как кажется: не прочь поиграть в этакого «душку», добренького и отзывчивого «ценителя искусств», мецената, и даже слезу может пустить при случае. Вряд ли можно ошибиться, если предположить, что у него и «философия» своя имеется. Вот, например, какое литературное произведение может ему понравиться? Только такое, в котором тишь да гладь, а конец непременно «счастливый». А что не так, то «дурная эстетика». И попробуй докажи ему, что «из песни слова не выкинешь», — сразу свою мерзкую пасть разинет, да не одну, а три!Но еще страшнее Змея представляется мне Мудрец. Горыныч, как ни старается, свою образину скрыть не может, из-за этого его даже «свои» — Яга с дочерью — боятся. Мудрец же благообразен, в общении обходителен, сердится, ножками топает, и то не без «изящества». Тем труднее разглядеть его истинное лицо. Этот персонаж — «мудрец» (хочется написать — делец или «для рифмы» — подлец) не от чего-нибудь, а от науки или искусства, своего рода «теоретик». Никакой он, конечно, не мудрый, но и не дурак. Насчет своих действительных знаний он, наверняка, никаких иллюзий не питает. Но он вовсе не собирается признаваться в этом. Мудрец настолько привык пускать пыль в глаза, что делает это, наверное, и тогда, когда остается наедине с самим собой. Ну а как же! Иначе все увидят, что «король-то голый»...Живется ему легко и уютно, совесть не мучит, атрофировалась за ненадобностью, а интересы давно сосредоточились на чревоугодии и сладострастии. Но не в этом, на мой взгляд, его главная опасность, а в том, что он «какая-никакая, а все же инстанция». Да еще и с печатью. И у него есть дела, требующие решения. Но до дел ли Мудрецу, когда Алка-Несмеяна губки надула «Работа не волк, пусть себе сама делается, не важно, что вкривь и вкось», на то он и Мудрец, что при любом обороте «базу» подвести может. Мудрец — мещанин в высшей степени. Он такой же мудрец, как Иван — дурак. Но, в отличие от Ивана, он далеко не бескорыстен: ему важно не только погреться в лучах славы, но и урвать кусок пожирнее.



 





Этот образ, пожалуй, самый сильный и причудливый в сказке, убедил меня, что В. Шукшин не только изумительный мастер слова, глубокий психолог, знаток человеческой души, но и подлинный бескомпромиссный художник, никогда не искавший в творчестве легких, исхоженных дорог.

Писателя заботит мысль о сохранении человеческого достоинства. А эта проблема, одна из важнейших в нашей литературе, совсем не детская и далеко не сказочная. Ведь так и не удалось монахам вернуть захваченный чертями монастырь. Так и не отстоял Иван-дурак своего достоинства. И хотя Разин зарубил Змея Горыныча, устоев тьмы это нисколько не изменило.

А может быть, путь к счастью — это и есть сомнение, разочарование, недовольство собой?
Ведь не случайно же у Ивана-дурачка, единственного героя в шукшинской сказке, есть чувство пути, есть куда развиваться, совершенствоваться. «Будет, может быть, другая ночь, — обещает автор. — Может быть, тут что-то еще произойдет... Но это будет уже другая сказка».

Повесть В. М. Шукшина — тревожное и мучительное раздумье о путях народа, о судьбах отечественной культуры; о чистоте души современного человека. Это нам и урок, и намек. И хорошо, если мы сумеем это понять...