Непостижимо, откуда он, молодой, так много и так точно знал про нас про всех? Про войну -- хотя сам не воевал. Про тюрьмы и лагеря -- хотя сам не сидел. Про деревню -- хотя сам коренной горожанин (дом на Первой Мещанской, в конце...). Откуда эта щемящая достоверность? Никакая тут не стилизация: он о родном, о своем поет:
    
    Как во смутной волости,
    Лютой злой губернии,
    Выпадали молодцу
    Все шипы да тернии.
    Он обиды зачерпнул, зачерпнул
    Полные пригоршни,
    Ну а горе, что хлебнем, --
    Не бывает горше.
    Пей отраву, хочь залейся!
    Благо денег не берут.
    Сколь веревочка ни вейся --
    Все равно совьешься в кнут.
    
    Как успел он прожить столько жизней? И каких! И как невероятно много может сделать один-единственный человек.
    В январе 1980 года он записывался для "Кинопанорамы". Пел "Мы вращаем Землю". Первая попытка -- неудача. Вторая, третья, четвертая -- тоже... Лишь пятая его немного удовлетворила. Вот уж кто не берег, не щадил себя, чтобы отыскать, открыть и пропеть правду, чтобы так сблизить совсем разные, далекие поколения.
    Почти каждую свою песню он пел на последнем пределе сил человеческих. А сколько у него таких песен и сколько раз он так их пел? Какими трудами, нервами, кровью они создавались?
    Его способность самоотдачи феноменальна. Чтобы так много отдавать, надо это иметь, но надо иметь и удивительную способность слушать, брать, видеть, впитывать -- везде, всегда, от всех.
    Слушая его, я, в сущности, впервые понял, что знаменитый древнегреческий Орфей, играющий на струнах собственного сердца, -- никакая это не выдумка красивая, а чистая правда.
    В его песнях ощущаешь, будто он сам все время прислушивается, боясь пропустить чей-то сигнал бедствия. Это он сам мчится кому-то на помощь, боясь опоздать. Это он сам справляет виноватые поминки по павшим, боясь кого-нибудь из них позабыть, не понять...
    
    Спасите наши души!
     Мы бредим от удушья.
     Спасите наши души!
    Спешите к нам!
    Услышьте нас на суше --
    Наш SOS все глуше, глуше,
     И ужас режет души
    Напополам...
    
    Он бьет в набат, будит память, совесть. У каждого человека -- свой голос, своя песня, но как мало мы знаем об этом, как поздно, банально, бессильно спохватываемся. В этом-то и состоит, быть может, самая первичная трагедия всех трагедий:
    
    Кто-то высмотрел плод, что неспел,


 




    Потрусили за ствол -- он упал.
    Вот вам песня о том, что не спел
    И что голос имел -- не узнал.
    Может, были с судьбой нелады,
    И со случаем плохи дела,
    А тугая струна на лады
    С незаметным изъяном легла.
    
    Он начал робко -- с Ноты "до",
    Но не допел ее, не до...
    Не дозвучал его аккорд
    И никого не вдохновил.
    Собака лаяла, а кот
    Мышей ловил, мышей ловил.
    Смешно, не правда ли, -- смешно?
    А он шутил -- не дошутил,
    Недораспробовал вино,
    И даже недопригубил.
    
    Он как бы предчувствовал и почти досконально знал свою судьбу -- будто сам загадал и сам же отгадал. А может быть, и так -- сам ее делал, а потому и знал? Ведь его песни -- это какая-то неистовая гонка, гонка и от гибели своей -- и прямо навстречу ей.
    
    Рвусь из сил -- и из всех сухожилий,
    Но сегодня -- опять как вчера:
    Обложили меня, обложили --
    Гонят весело на номера!
    
    Он не вышел ни званьем, ни ростом,
    Не за славу, не за плату --
    На свой, необычный манер
    Он по жизни шагал над помостом --
    По канату, по канату,
    Натянутому, как нерв.
    
    В одном из интервью на вопрос: "Что бы ты подарил любимому человеку, если бы был всемогущ?" -- Владимир Высоцкий ответил: "Еще одну жизнь".
    Этот его ответ стал пророческим для него самого. Своим даром он как бы обрел вторую жизнь после физической смерти. Его песни всегда будут звучать в кругу людей, которым дорога честь, справедливость и для которых главное в жизни -- любовь к отечеству.