В комедии Гоголь вывел четырех представителей чиновничьего мира: судью, попечителя богоугодных заведений, смотрителя училищ и почтмейстера, четырех руководителей важнейших центров городского управления: суда, здравоохранения, народного просвещения и почтовых связей. Из группы перечисленных чиновников выделяется судья тем, что он в отличие от них занимает выборную должность, о чем сам говорит Хлестакову, а на эту должность выбирали в то время только дворян. «В его лице показана характерная для крепостной России 30-40-х годов связь между чиновничеством и дворянством» . Не случайно, что судья и в своем обращении с окружающими держится более свободно, и городничего приглашает к себе запросто, и питает большую страсть к псовой охоте, что было типичным увеселением дворянства той эпохи.

У каждого чиновника есть «грешки», выражающиеся в равнодушии, безразличном отношении к порученному делу, взяточничестве, злоупотреблениях своей властью. Каждый из них наделен своим, резко очерченным характером, который находит яркое выражение в индивидуализированном языке. Своеобразной провинциальной «образованностью», а отсюда и более широким «кругозором» отличаются судья и почтмейстер. Но и само их чтение и «образованность», а отсюда и речь совершенно различны и определяются их характерами. Из всех выведенных чиновников судья отличается большей солидностью, значительностью, авторитетом. Это его основное качество отмечает Гоголь в «Замечаниях для господ актеров»: он в лице сохраняет «значительную мину», «каждому слову своему дает вес», «говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом, как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют».

Почтмейстер же характеризуется Гоголем очень лаконично: «простодушный до наивности человек». Солидность судьи объясняется тем, что он прочитал 5-б книг и потому имеет право считать себя вольнодумным, т. е. более философски образованным и менее скованным привычными в том кругу воззрениями. С этим связана и другая любопытная черта судьи: он «охотник большой на догадки».

Между прочим, Гоголь не считает для себя обязательным подробно знакомить читателей с тем, что читает судья, но скупые детали, вкрапленные в текст, дают некоторый материал. Он интересуется библией. Отсюда упоминание и о Соломоне, и о сотворении мира.

Судья читал «Деяния Иоанна Масона», на что ссылается в  действии. Через судью вошло, возможно, в чиновничью среду представление о нем, как о местном Цицероне. Но образование его крайне ограниченное; например, когда по его адресу в письме к Тряпичкину Хлестаков употребил слово моветон, судья не понял его, хотя французский язык был в ту пору популярен. Автором высмеивается в судье и ограниченность образования, и ни на чем не основанное высокомерие.

Чтение почтмейстера совсем иного рода и определяется его крайним простодушием и любопытством, он сам говорит: «смерть люблю узнать, что есть нового на свете», он увлекается чтением чужих писем, читает их «с наслаждением», отыскивает в них «прекрасные места». Не пропуская ни ОДНОГО мало-мальски интересного письма, он распечатал  письмо; посланное Хлестаковым приятелю Тряпичкину, и поэтому первый узнал истину о Хлестакове.

Таким образом, судья хочет доказать, что есть грешки малые, незначительные (борзыми щепками), которые, по его мнению, по существу и не являются грешками, и большие, которые, видимо, достойны вдамездия. Будучи взяточником, судья этим рассуждением хочет оправдать себя.

При первом же известии о приезде ревизора философствующий судья высказывает догадку: «Россия хочет вести войну». Судья упорен в своем утверждении, и хотя городничий тут же поддевает его: «Эк куда хватили! Еще умный человек!» тем не менее он от своего предположения не только не отказывается, но пытается уличить городничего в отсутствии топкого понимания политики правительства: «вы не того… вы не…» и продолжает настаивать на своем: «Начальство имеет тонкие виды: даром, что далеко, а оно себе мотает на ус», намекая тем самым на свою осведомленность в каких-то таинственных политических ходах. И городничий отступает в этом споре перед упорством судьи.


 





Совершенно иным предстает почтмейстер. При первом своем появлении па сцепе он высказывает ту же догадку, что и судья, о предстоящей войне: «война с турками будет», что с удовлетворением подхватывает судья и что высмеивает городничий: «оба пальцем в небо попали».

Но в отличие от судьи почтмейстер нетверд в своем предположении. Стоило городничему высмеять его догадку, он тотчас же отказывается от высказанных мыслей: «А если так, то не будет войны с турками». Совсем в духе грибоедов-ского Загорецкого.

Если судья способен философствовать и, выставляя те или иные аргументы, отстаивать свои мысли, так что городничему приходится в споре с ним отступать (о войне, о грешках), то наивный почтмейстер больше склонен рассказывать о своих увлечениях подробно и витиевато.

Так, с особым смакованием он расписывает свое состояние в момент распечатания письма Хлестакова. Тут и повторы: «Не могу, не могу, слышу, что не могу, тянет, так вот и тянет!»; тут и внутренний диалог: «В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай, пропадешь, как курица», а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай»; тут и яркий контраст: «И как придавил сургуч - по жилам огонь, а распечатал - мороз»; тут и синтаксический параллелизм: «И руки дрожат, и все помутилось».

Вес и авторитет судьи среди чиновников подтверждается в его речи и тем, что на протяжении комедии он несколько раз авторитетно задает тон, начинает новую мысль или тему в разговоре. Так, он первым реагирует на сообщение городничего о ревизоре: «Как ревизор?», потом: «Вот те на!» За ним уже высказывают свое удивление другие чиновники. Бросающуюся в глаза инициативность судьи нетрудно заметить и дальше. Он первый представляется Хлестакову, хотя и теряет при этом и свое вольномыслие, и привычное самообладание, и престиж: «Боже, боже! Вынеси благополучно; так вот коленки и ломает».

И в последнем действии судья первым поздравляет с удачей городничего, причем мы слышим даже легкую фамильярность в адрес счастливца: «к вам привалило необыкновенное счастье». Он же, сохраняя присущее ему самообладание и авторитет, первым задает вопрос, интересуясь всей этой историей, как на привычном для него судебном процессе: «Но скажите, пожалуйста, Антон Антонович, каким образом все это началось: постепенный хот, всего дела». Своим признанием в том, что он дал Хлестакову взаймы, он заставляет и других присутствующих в этом признаться и после признаний ставит подытоживающий вопрос: «Как же ЭТО, господа? как это, в самом деле, мы так оплошали?» что и вызывает резкое самообличение городничего.

Наконец, когда городничий в раздражении прямо ставит вопрос о том, «кто первый выпустил, что он ревизор», т. е. кто явился главным виновником всей этой кутерьмы, судья резко и прямо указывает па Бобчипского и Добчинского: «Да кто выпустил, вот кто выпустил: эти молодцы!», и посыпался град брани на злосчастных Петров Ивановичей.

Так в комедии неоднократно выступает инициативность судьи в его репликах, тесно связанных с движением сюжета.