Комизм достигается и потоком эмоционально окрашенных слов и выражений. Таковы, например, многочисленные восклицания и вопросы в словах Анны Андреевны (конец  действия), или каскад брани городничего в адрес купцов, или многочисленные крепкие эпитеты, отпущенные чиновниками в адрес Бобчинского и Добчинского в конце комедии. Подбор изобразительных художественных средств, метких просторечных слов. Комизм достигается и искусно подобранными изобразительными художественными средствами - гиперболами: «в семьсот рублей арбуз», «суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа» (Хлестаков), «в животе трескотня такая, как будто бы целый полк затрубил в трубы» (Осип) и др.; сравнениями: «мой отец упрям и глуп, как бревно» (Хлестаков), «экие косолапые медведи стучат сапогами» (городничий) и др.; меткими просторечными слова м.и: «ты там кумаешься» (городничий), «государственный совет распекает» (судья), «таких бы засыпал тебе, что дня б четыре ты почесывался» (Осип), «теперь сидит и хвост подвернул» (Осип) и др.

Анекдотический случай с «ревизором» произошел в глухом захолустном городишке, но типические явления жизни были схвачены Гоголем настолько верно и метко, что «и зрители, и читатели «Ревизора» без труда восходили к более широким обобщениям, ибо в капле болотной воды отразилась жизнь российского дореформенного болота в целом»1.

В комедии кажется преувеличенным все ее содержание, до немой сиены включительно, которая представляет сама по себе момент величайшей гиперболизации. Каждая деталь в комедии представляется неправдоподобной, а вместе с тем комедия полна подлинной жизненной правды. В этом заостренном изображении жизненных явлений - исключительная сила гоголевского мастерства.

Гоголь в «Ревизоре» подверг разоблачению типические явления и социальные характеры своей эпохи. «Герои «Ревизора» представляют собою не измышление творческой фантазии писателя, они - верный сколок с действительности. Критик журнала «Молва» в статье, напечатанной в связи с постановкой на сиене и первым изданием «Ревизора», писал: «Имена действующих лиц из «Ревизора» обратились на другой день в собственные названия: Хлестаковы. Анны Андреевны, Марьи Антоновны, городничие, Земляники, Тяпкины-Ляпкины пошли под руку с Фамусовым, Молчалиным, Чацким, Простаковыми… Посмотрите: они, эти господа и госпожи, гуляют по Тверскому бульвару, в парке, по городу, и везде, везде, где есть десяток народу, между ними наверно один выходец из комедии Гоголя».



 




 «Очень скромно одетый человек» отчетливо понимает положительное значение высмеивания общественных пороков: «В ней, как мне кажется, сильней и глубже всего поражено смехом лицемерие - благопристойная маска, под которою является низость и подлость; плут, корчащий рожу благонамеренного человека». И дальше он продолжает: «Я утешен уже мыслью, что подлость у нас не остается скрытою или потворствуемой, что там в виду всех благородных людей, она поражена осмеянием».

Положительно оценивает открытое высмеивание в комедии пороков, общественных ран господин Б. Не соглашаясь с господином П., который предлагает дурное «скрывать, а не показывать», господин Б. так развивает свои мысли: «По-вашему, нужно бы только закрыть, залечить как-нибудь снаружи эти, как вы называете, общественные раны, лишь бы только покамест они не были видны, а внутри пусть свирепствует болезнь - до того нет нужды…

Подлинный гражданин, Гоголь, преклоняясь перед богатырской натурой своего народа, признавал, что одним из важнейших свидетельств силы и мощи русского народа является великий и могучий русский язык, полнозвучностью и меткостью которого Гоголь всегда восхищался. «Выражается сильно российский народ!» - восклицал Гоголь в «Мёртвых душах» и продолжал:  «А уж куда бывает метко все то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкий русский ум, что не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а вылепливает сразу, как паспорт на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы - одной чертой обрисован ты с ног до головы!»

Восторгаясь богатством русского языка, Гоголь писал: «В нём все тоны и оттенки, все переходы звуков от самых твёрдых до самых нежных и мягких; он беспределен и может, живой, как жизнь, обогащаться ежеминутно, почерпая, с одной стороны, высокие слова из церковно-библейского, а, с другой стороны, выбирая на выбор меткие названия из бесчисленных наречий, рассыпанных по нашим провинциям, имея возможность таким образом в одной и той же речи восходить до высоты, недоступной никакому другому языку, и опускаться до простоты, ощутительной осязанию человека, — язык, который сам по себе уже поэт».

Гоголь, развивая реалистические традиции Пушкина, явился вместе с ним одним из основоположников современного литературного языка. Он продолжал путь, проложенный его великим учителем по линии демократизации языка и дальнейшего сближения книжного литературного языка с бытовой разговорной речью.