В 1989 г. Василий Барка написал предисловие к «Желтому князю», где определил три взаимосвязанные и постоянно присутствующие в произведении основные идейно тематические линии, три своеобразных структурных плана: реалистичное изображение трагедии семьи Мирона Катранника во время голодомора; передача внутреннего, психологического состояния человека, который погибает от голода; «метафизическое измерение, духовное», что заключается в «освещении некоторых явлений из другой, высшей сферы, открытых отдельно через церковную жизнь, а также явлений из мира темных сил, неизмеримо враждебных человеческой природе». Подчеркнуть это авторское объяснение можно в схеме, которая воплощает все содержание «Желтого князя»: правдивый отпечаток реального, вещественного мира; выражение мира метафизического, духовного; художественные модели авторских мыслей, идей.

Страшные, поражающие картины голода в Украине 1932-1933 гг. (а на Кубани он продолжался еще и в 1934 г.) легли в основу содержания романа. Все назойливее, с нарастающей экспрессией в жизнь украинского села Кленотичи, где происходят самые главные события произведения, и в частности в конкретную семью Мирона Данииловича Катранника, входит голод. Он постепенно разрушает привычный крестьянский быт, сбивает устоявшийся веками ритм тяжелого хлебопашеского труда, который перестает быть смыслом жизни и превращается во взлелеянное в мечтах недосягаемое благо, гасит внутренний огонь души и в конце господствует полновластно — действительно желтым князем.

Но сначала эта беда просто-таки врывается, как гром среди тишины. Это подчеркивает автор. Вспомним первые страницы романа, картину яркого солнечного утра. Дарья Александровна одевает маленькую Аленку и в душе чувствует от того большую радость: «Наряжает доченьку: кажется, что собственное сердце, извлеченное из груди, отдельно радуется». Но радость притупляет неясная пока еще тревога за мужа, которого чего-то позвали в сельсовет. Счастье материнства побеждает пока еще все и в дальнейшем останется подсознательной внутренней силой, что поможет и в экстремальной ситуации не потерять человеческое лицо, не покориться окончательно желтому князю. Это ощущение радости жизни, которую разделяет вместе со своей героиней и автор, усиливается присутствием в этой сцене маленькой Аленки, которая напоминает ангела: вся в белом, вокруг чела несколько цветков, которые «казалось, посылали блестящий лучик во все стороны».

 




В эту идиллическую картину ясного воскресного утра (обратим внимание: этот день посвящен Богу), которое олицетворяет собой именно добро и жизненную благодать, врывается беда. В Кленотичи прибывает «рыжий оратор» Григорий Отроходин, который извещает крестьянам правительственное постановление о немедленной сдаче государству хлеба. Нудная и неискренняя его речь, за ней — глубокое и страшное содержание, которое автор раскрывает, передавая настоящее мнение представителя власти: постановление будет выполнено с большевистской твердостью, даже если крестьяне будут умирать от голодной смерти. Дальше фантасмагорическим калейдоскопом появляются картины насильственного отбирания у людей хлеба и всего съедобного. Такие картины автор сам наблюдал на Кубани и Полтавщине, потому они описаны с достоверной точностью. В насильственных акциях активно участвуют комсомольцы, и это страшнее всего, потому что свидетельствует о том, что с первых шагов своей сознательной жизни молодежь обречена на опасную болезнь рабского повиновения сильным мира сего (представителям советской власти), бездумного и жестокого выполнения приказов сверху. Преступность, абсурдность этого антигуманного действа, подчеркивается страшными деталями. Например, насильники вытряхивают из колыбели крупу для младенца — следовательно, эти невинные маленькие ангелы первыми станут жертвами голода. Так черной тучей провислая над Кленотичами кампания отбирания хлеба, затмила людям солнце, перевернула всю жизнь, привычные отношения между людьми, да и покатилась дальше по Украине.

От села осталась пустота, руина. Постепенное угасание сознания крестьян от голодных мук заканчивается смертью. Дальше с поражающими натуралистическими подробностями Барка описывает картины-истории людоедства, самоубийства, голодных мук, поисков хоть какой-то еды, на зимних полях — все они появляются сквозь призму восприятия героями. Такой способ наррации (повествования) усиливает ощущение достоверности, правдивости изображаемых картин, которые подаются будто изнутри, с сопровождающей оценкой не автора, а реального участника действия. Следовательно, читатель становится будто их соучастником.

Таким образом, в центре авторского внимания внутренний мир героев. Обобщенно его можно очертить такими чувственными штрихами: удивление, ощущение несправедливости, растерянность, сопротивление, сопротивление, неуверенность, недоверие, страх, беспокойство, доброта, сочувствие, жалостливость, повиновение, бессилие, опустошение, любовь, надежда, вера. Этот ряд характерен для персонажей-жертв. Для агрессоров-нападающих существует другой, значительно более бедный, который является лишь фоном: жестокость, бездумность, искушение, злоба, властность, сила, нелепость. Сквозь эти чувственные измерения и представлены в «Желтом князе» картины событий.

Вспомним, что авторский замысел выходил далеко за пределы подробного описания, фиксации страшных событий холокоста в Украине. Барка стремился нарушить большое количество болезненных проблем украинской нации, Украины, как невольного, а не суверенного государства. Он хотел, используя поражающий жизненный материал, показать миру тот расхваленный «рай» советской жизни, настоящую антигуманную мораль тоталитарного, чуждого человеческой природе, общества. Его описание, рассказ, образ, деталь, пейзаж, картина, постоянно приобретают символическое, а потому и обобщающее содержание, притчевого подтекста. Приметно, что свое мнение, идеи автор выражает лишь опосредствовано, без публицистических или лирических отступлений. Однако это не приглушает актуальности звучания многих «вечных» морально-философских понятий, таких, как жизнь и смерть, любовь и ненависть, вера и безнадежность, верность и измена, родители и дети, зло и добро, толпа и индивидуальность. Напротив, эти понятия выступают обнажено, на острие экстремальных ситуаций, в ярких, раскрывающих их настоящий смысл контекстах. Обратим внимание: как писатель-модернист Василий Барка не описывает или рассказывает, а интерпретирует, моделирует. Сквозной, не основной художественной, «моделью» романа «Желтый князь» является