Наиболее развернуто изображен этот переход - переход из  разряда «беспокойных» в разряд «выломившихся» - в рассказе  (это, в сущности, не рассказ, а повесть, я бы даже сказал: маленький роман) «Супруги Орловы».  В большинстве ранних рассказов М.Горького, в которых нет  образа героя-рассказчика, босяки противопоставлены носителям  собственнических, эгоистических, своекорыстных стремлений  (Челкаш - «хозяйственному мужичку» Гавриле, Мальва - похожим на Гаврилу отцу и сыну Легостевым, Кувалда и другие  «бывшие люди» - купцу Петунникову и т.д.). В рассказе «Супруги Орловы» в конфликт вступают люди, принадлежащие вначале к одной и той же трудовой среде. Сапожника Григория  Орлова выводят из колеи раздумья о смысле его беспрерывного  труда: «Работища и скучища. Скучища и работища… Научился я  мастерству… это вот зачем?.. Ну, ладно, сапожник, а дальше что?  Какое в этом для меня удовольствие?.. Сижу в яме и щью… Потом помру… зачем это нужно, чтоб я жил, шил и помер, а?» 

Максим Горький подчеркивает, что, хотя Григорий Орлов и  его жена Матрена живут в яме, в темном подвале, и с утра до  вечера работают, им живется все же лучше, чем многим. Они  оба молоды и здоровы, Григорий - хороший мастер, и если бы  Орловы стали копить деньги - появился бы достаток, возникла  бы возможность «выйти в люди», выбиться хотя бы в маленькие  «хозяева»: «Роковым образом они должны были сблизиться друг  с другом и - оба молодые, трудоспособные, сильные — зажили  бы серой жизнью полусытой бедности, кулацкой жизнью, всецело поглощенной погоней за грошом, но от этого конца их спасло то, что Гришка называл своим «беспокойством в сердце»  и что не могло помириться с буднями…»  «Спасло»! То «беспокойство в сердце», которое не позволило  Григорию примириться с «буднями», с «бессмысленным колесом»  жизни, спасло Орловых от той «нормальной» кулацкой жизни, главной «нормой» которой служит погоня за грошом.

Но спасением  это можно назвать лишь в очень условном смысле: выход, найденный Григорием - отказ от труда, - отвергается его женой Матреной. Мы снова встречаемся здесь с той же коллизией, которая была  намечена в вводной части первого рассказа Горького «Макар Чудра» и которая нашла потом отражение во многих его произведениях: с коллизией между тягой к труду и осознанием его рабского  характера. Разве не о том же «бессмысленном колесе» говорил Гавриле Челкаш, рисуя жизнь в деревне: «Ну… придешь ты в деревню,  женишься, начнешь землю копать, хлеб сеять, жена детей народит,  кормов не будет хватать; ну, будешь ты всю жизнь из кожи лезть…  Ну и что? Много в этом смаку?..» 

В «Супругах Орловых» эта коллизия поднята на новую высоту: трагические обстоятельства дают Григорию неожиданную  возможность заняться делом, имеющим и смысл, и высокую цель,  временно прерывая его путь на дно, в «босую команду». Орлов  помогает врачам бороться с холерой. В атмосфере самоотверженного и опасного труда возрождается любовь Григория и  Матрены и начинается (казалось бы - начинается) их новая,  осмысленная жизнь. Если бы рассказ «Супруги Орловы» на этом  заканчивался, он имел бы оптимистический финал, говорящий  о том, что труд спасает человека от бродяжничества, босячества  и т.д. Но Горький от такого финала отказался.  Может быть, продолжение рассказа - описание ссоры Григория с женой и с врачами, его уход из барака и превращение в  босяка - надо объяснять идейной незрелостью молодого Горького? Такой упрек ему предъявили, как и упрек в том, что он  недостаточно резко противопоставил Григорию, как отрицательному герою, Матрену, как героиню положительную.

 





Однако такой взгляд на рассказ был так же мало основателен, как и другой, согласно которому Матрена, в качестве защитницы теории  «малых дел», является персонажем отрицательным, а Григорий,  в качестве носителя героических стремлений, - положительным. Никакой связи между Матреной и народнической теорией  «малых дел» нет, а что касается героических стремлений Григория, то они терпят полный крах, о чем свидетельствуют его рассуждения в финале произведения: «Вот так-то, значит, Максим  446  А. М. Горький  Савватеич, приподняло меня, да и шлепнуло. Так я никакого  геройства и не совершил. А и по сю пору хочется мне отличиться на чем-нибудь… чтобы стать выше всех людей и плюнуть на  них с высоты… И сказать им: «Ах вы, гады! Зачем живете? Как  живете? Жулье вы лицемерное и больше ничего!» А потом вниз  тормашками с высоты и - вдребезги!.. Я родился с беспокойством в сердце… и судьба моя - быть босяком!»  Не надо понимать буквально желание Орлова «раздробить…  всю землю в пыль», как не надо считать врагом человечества  Аристида Кувалду за его слова: «Мне было бы приятно, если б  земля вдруг вспыхнула и сгорела или разорвалась вдребезги…»  Это и не героизм, и не злодейство, это - отчаяние.  Почему же «шлепнуло» Григория Орлова и почему он «никакого геройства… не совершил»?

 В этом сказалась его слабость  - то, что он был «героем на час», не способным на длительные  усилия, для которых мало отдельных благих порывов, для которых необходимы высокая цель и готовность посвятить ей жизнь.  Но дело не только в самом Григории.  Максим Горький не просто пренебрег возникшей возможностью оптимистического финала: он стремился показать, насколько ложен и фальшив был бы подобный финал.

Горький не оправдывает Орлова, - он дает понять, что,  будь у Григория тот «внутренний путь», по которому тосковал  другой горьковский герой - Коновалов, ему не пришлось бы  выбирать лишь одну из возможностей: тянуть привычную лямку, как Матрена, или стать босяком. Он нашел бы третий, единственный верный выход. Но легко ли было ему и бесчисленным  Орловым найти этот выход и этот «внутренний путь», если все  устройство жизни напоминало холерную судорогу? Легко ли было  человеку повысить самооценку, поверить в себя, в свою способность изменить жизнь, если окружающая действительность внушала ему ежедневно и ежечасно, что он никому не нужен и что  весь мир враждебен ему? 

Таким образом, то спасение, которое нашел Григорий Орлов от «нормальной», обывательской жизни, означало не обретение счастья, а глубокую жизненную драму - другое дело, что  эта драма все же лучше, выше пошлого мещанского бытия. Так  же драматична, даже трагична судьба Коновалова, который иной  раз поднимается до подлинной поэзии труда и полон любви и  жалости к людям, но становится бродягой из-за растущего в нем  сознания своей вины перед людьми, своей неспособности реально помочь им.