У армейского хирурга Николая Дудко спросили, что он, человек, который «резал» полтора года тысячи людей, нашел там в человеке — нашел ли какую-то тайну в человеке на войне? «Воля! — сказал хирург, остановившись и даже бухнув своим здоровым мужичьим кулаком по столу. — Человек на войне — это воля. Есть воля — есть человек. Нет воли — нет человека! Сколько воль, столько и человека, - вот что я нашел». И здесь он рассказал историю разведчика Ивана Кармалюк. При выполнении боевого задания солдат был тяжело ранен. Правую руку только зацепило, а левая висела, окровавленная вдребезги, и кровь била фонтаном из ужасно изуродованного плеча. Он подсознательно понимал, что если остановится, его найдут немцы и добьют, поэтому из последних сил бежал вперед. Но силы покидали его вместе с вытекающей из руки кровью. И только когда выбежал из опасной зоны, как-то успокоился, силы оставили его совсем, и он упал. Кармалюку показалось, что упал он не на землю, а на воду, которая понесла его, бурля, дальше. Вот он уже вроде бы дома. Рядом с ним отец, мать, дед, баба, сестры, любимая его Галина... Кармалюк открыл глаза. В голове промелькнуло: «Теряю сознание!» В его положении это значило истечь кровью и умереть.

Собрав остальные силы, солдат подполз к дереву и прислонился раной к стволу. «Зажав таким образом разорванную артерию, он так стиснул зубы и так широко открыл глаза, и так не жаждал закрыть их, что санитары, подбирая утром погибших бойцов, подумали, будто перед ними труп с раскрытыми, застывшими глазами. — Живу... — прошептал Кармалюк». Обитый ряднами и простынями сельский дом служил операционной. Хирург работал непрерывно уже несколько дней. «Перед его глазами на столе разверзли такие бездны страданий, что всякий человек лишился бы чувств или облился бы слезами, приблизившись хоть на минуту к этому ужасному жертвеннику войны». От человеческих страданий и бессонных ночей теряли сознание медсестры, на их место становились другие. Дом дрожал от взрывов, двор был переполнен ранеными, которые лежали под открытым небом. Крайне уставшему хирургу, чтобы он не тратил время, еду подавали прямо к операционному столу. Он уже валился с ног и нервничал: «Ну что за черт! Откуда столько терпения? Четырнадцать месяцев режу, и хоть бы один начал проклинать, ненавидеть смерть... Нет! Молчат, безропотные». — Следующий! Перед хирургом лежал Кармалюк. Три дня прошло с тех пор, как солдат был ранен. Он потерял много крови, жар от газовой гангрены мучил его.




 







Рука ужасно вздулась, почернела и воняла. Не помогал и новый способ лечения гангрены, который придумал сам врач. Кармалюк смело попросил отсечь ему руку. «Режьте быстрее!» — приказал он, удивив врачей. Но ампутация руки не помогла делу: многовато солдат потерял крови. Все время его не покидало сознание, он ни разу не закричал, сосредоточив всю свою волю на этом напряженном сопротивлении смерти. Хирург, который пришел осмотреть Кармалюка, уже не назначил даже никаких процедур. Из всего было видно, что он считает раненого безнадежным, ведь даже пульса почти не было. Кармалюк взглядом спросил его, суждено ли ему еще было жить. «А что сказать хирургу? Что говорить хирургам ежедневно около кровати умирающих? Что? — Нет, нет... Будешь жить...» Хирург пошел, а Кармалюк ринулся на подушку и зарыдал. Он вспомнил свое Подолье, родных, и жажда жизни, жажда мести охватила его. Врач был в перевязочной, когда двери резко отворились и зашел Кармалюк.

Страшный он был и прекрасный.— Перевязку! — застонал солдат и упал на руки врачей. Никто не мог понять, откуда у этого больного, у которого уже почти не было пульса, взялись силы дойти к перевязочной. И только хирург все объяснил: «У него была воля... Он будет жить больше нас с вами!» Никогда еще так пылко не хотелось хирургу спасти жизни человеку, как в настоящий момент. «Так сила сопротивления смерти умножила силу врача, и эту силу врач возвращал больному». Когда прооперированного Кармалюка вносили в палату, все раненые с гордостью смотрели на него, аплодировали и благодарили его — ведь им также передавалась его воля к жизни.