В то время как сюжетная линия Верховенских (отца и сына) была найдена в самом начале работы над «Бесами», образ Ставрогина («князя») пережил большую эволюцию, и значение его в структуре романа несколько раз радикально изменялось.
Поначалу князь в замысле «Бесов» — фигура второстепенная и роль его по преимуществу романическая. «Намек сюжета. Князь — воспитанница — сестра или невеста Ш.», «Князь, изящный друг Гр-го» (67—68); «Князь думал, что он встретит красавицу свысока, а между тем та его встречает свысока (нигилистка)» (82); «Князь влюблен страстно и потерянно в жену Гр-го. Та держит его в отдалении» (там же) и т. д.

В течение марта 1870 г. образ князя претерпел существенную трансформацию и был органически включен в общую идейно-политическую проблематику произведения. В записи от 7 марта объясняется, что князь, в прошлом «развратнейший человек и высокомерный аристократ», под влиянием Голубова (другого героя — славянофила, проповедника православия) утверждается в новых идеях. Более того, оказывается, что, узнав о Нечаеве, он специально приехал с целью «изловить и предать» его, но «первоначально сам желает выслушать» (131). Такой образ киязя соответствовал направленности романа-памфлета, но, очевидно, мало удовлетворял Достоевского — мыслителя и художника. Далее князь определяется как «новый человек» (несомненно — противопоставление новым людям Чернышевского). Однако он не имеет «особенных идей», «льнет к Голубову и только выходит в отчаянии» (11, 131—132). «И потом вдруг застреливается» (запись от 11 марта —133). Вскоре, в наброске от 15 марта, Ставро-гин предстает иным: «Князь — человек, которому становится скучно». «Так как он вне всяких партий,—то может совершенно беспристрастно все разглядеть и всех выслушать (оставаясь сам свысока)» (134). Правда, и здесь он «ввязывается от негодования в дело Нечаева, и доносит, и обличает», но это, видимо,—лишь эпизод, вспышка. В характере этого князя многое предвосхищает Ставрогина окончательной редакции, вплоть до деталей — «пощечина и дуэль без выстрела» (135). Как и будущий Ставрогин, он пишет письмо «воспитаннице» (Даше), которую не любит, и потом застреливается: «Перед этим в последний раз идет к Голубову». Объяснение характера — обычное дли Достоевского: «Выставить человека, который сознал, что ему недостает почвы» (там же).
10 апреля/29 марта принимается решение кардинальное: вместо Голубова центральным лицом в романе будет Ставрогин. «Итак, весь пафос романа — в князе, он герой. Все остальное движется около него, как калейдоскоп. Он заменяет и Голубова. Безмерной высоты» (136). Ставрогин сразу же делается выразителем политических убеждений самого автора, чем Достоевский, очевидно, рассчитывал укрепить тенденцию романа. «№. Идея князя... (Все МОЕ мнение о православии как самом полном и настоящем выражении России с последнею резкостию)» (146). Под заглавием «Мысли князя» излагаются религиозно-монархические взгляды Достоевского, хорошо известные нам по его письмам из-за границы конца 60-х — начала 70-х годов: «Никогда народ русский не может восстать на царя (...) Царь для народа есть воплощение души его, духа. Бунты могли быть лишь, когда существовали сословия С освобождением крестьян кончилось все Россия есть лишь олицетворение души православия...» и т. д. (167).

Однако великий реалист не захотел свести роль главного героя к выполнению публицистической функции. Кроме того, отказ от образа идеального князя, который как бы воплощал мечту Мышкииа в «Идиоте» об исторической роли высшего дворянства, означал, видимо, неуверенность самого Достоевского в такой возможности. Больше Достоевский к этой идее уже никогда не возвращался.

Будущий Ставрогин, человек во многом близкий Достоевскому внутренне («Я из сердца взял его» — П. II, 289), все заметнее начинает вырисовываться как фигура трагическая. От образа прежнего князя сохраняется мотив самоубийства: «Уезжает в Петербург и удавливается в Скворешниках» (168). Эта запись с отметкой «важное» сделана около 18/6 июня, а несколько раньше, в 20-х числах мая 1870 г., Достоевский писал: «№. Хроникер по смерти князя делает разбор его характера (непременно глава Анализ). Говоря, что это был человек сильный, хищный, запутавшийся в убеждениях и из гордости бесконечной желавший и могший убедиться только в том, что вполне ясно ...). Любопытно, что он так глубоко мог понять сущность Руси, когда объяснял ее и воспламенял этим [Нечаева] Шатова, но еще любопытнее и непонятнее то, что ой, стало быть, ничему этому йе верил» (11, 149). Далее, раскрывая противоречивый образ Ставрогина, Достоевский в конце июня на многих страницах под названием «Фантастические» изображает его беседы с Шато-вым о вере и атеизме. Речи князя исполнены глубокого драматизма. Пропагандист христианства, он не может победить в себе того естественного органического безбожия, которое сам он считает неотъемлемым от сознания цивилизованных людей. «Возможно ли веровать цивилизованному человеку? Только по легкомыслию человек не ставит этот вопрос на первый план» (182). «Ни одного верующего при вашем развитии. Я, по крайней мере, ни одного не встречал» (189). «Можно ли веровать во все то, во что православие велит веровать? Если же нет, то гораздо лучше, гуманнее — все сжечь и примкнуть к Нечаеву» (179). «Закружили вы меня!» — восклицает Шатов (183).




 







При такой постановке «роковых» вопросов, при невозможности опровергнуть доводы «пауки и разума» вся памфлетная основа романа угрожала рассыпаться в прах. И Достоевский отказывается от уже найденной трактовки Ставрогина. Все его беседы с Шатовым он переносит в прошлое, за пределы сюжета и значительно суживает идейный диапазон этих бесед.

Передавая Ставрогину свои заветные мысли (об идеале Христа, о русском народе-богоносце), но перенося их в прошлое, обнаруживая контраст между теорией и делами «князя», Достоевский с необычайной художественной силой убеждает, что идея должна быть поддержана жизнью человека, человеческим подвигом, иначе она мертва и даже цинична: «Главное не в формуле, а в достигнутой личности» (193). Развивая далее эту тему, Достоевский показывает в Ставрогине склонность к идейному и моральному экспериментаторству, стремление совершать «пробы», опыты над судьбами других людей, что при всех различиях его с Нечаевым — Верховенским фатально предопределяет их сближение.

В новой редакции Ставрогин появляется как лицо демоническое, с чертами сладострастника и насильника. 4.16 августа. Князь — мрачный, страстный, демонический и беспорядочный характер, безо всякой меры, с высшим вопросом, дошедшим до «быть или не быть?» Прожить или истребить себя? Остаться на прежнем, по совести и суду его, невозможно, но он делает все прежнее и насильничает» (204).

B, наконец, в преддверье окончательной редакций мы бидим Ставрогина совершенно опустошенным, неспособным стать подлинно трагическим героем, равнодушным и обреченным. Это — лишь оболочка прежнего князя. 1 ноября 1870 г. Достоевский заносит в тетрадь следующую запись: «№со1аз в известном отношении (в отношении идеи, поразившей его и овладевшей им) — человек отпетый» (238). Если раньше Ставрогин выдвигался автором, чтобы поразить нигилизм, то теперь он сам ввергнут в лоно нигилизма, и ему, кроме Шатова, противопоставляется юродивая Марья Лебядкина (новый образ).

Особое место в рукописном наследии Достоевского-романиста, как уже отмечалось, представляют черновые записи к «Подростку». Они сохранились с наибольшей полнотой, отражают все этапы работы писателя и могут служить своеобразным «эталоном» для характеристики творческого процесса Достоевского.