Ломоносов принялся за составление русской грамматики. В сентябре 1755 года он закончил свою «Российскую грамматику» и, чтобы ускорить ее публикацию, предпослал рукописи «Грамматики» посвящение великому князю Павлу Петровичу, которому в это время исполнился всего одни год от рождения. В январе 1757 года «Грамматика» была напечатана.

«Грамматику» и «Риторику» Ломоносов рассматривал как нечто целое. Это подтверждается его стремлением вместе с «Грамматикой» переиздать «Риторику» (к сожалению, эта попытка не осуществилась), а также словами из чернового наброска предисловия к «Грамматике»: «Особливо для того выдаю на свет («Грамматику».), что уже Риторика есть, а без Грамматики разуметь трудно». А в опубликованном посвящении к «Грамматике» раскрывалась ее универсальная роль во всех областях пауки: «Тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, непонятна история, сомнительна юриспруденция без грамматики».

Создавая свою «Грамматику», Ломоносов был убежден в огромных возможностях отечественного языка выражать «тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях». Он находил в русском языке «великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка».

Кязыку, к его роли в обществе Ломоносов подошел с материалистических позиций. Он отмечает неразрывную связь слов с понятиями, «воображенными себе способом чувств» (т. е. возникающими в результате ощущений), утверждает, что язык дан человеку «для сообщения с другими своих мыслей», «для согласного общих дел течения» (т. е. совместной общественно-производственной деятельности).

Рассчитанная на широкие демократические круги читателей, «Грамматика» Ломоносова отличалась доступностью и четкостью изложения, включала богатый лексический материал с неоднократным привлечением бытовых, обыденных и просторечных слов (например: лапоть, пупырь, бобыль, теля, порося и др.). Как справедливо отмечает А. Морозов, «наблюдения над живым языком народа и послужили Ломоносову основой для создания первой русской научной грамматики».

Велика была заслуга Ломоносова в области создания научной терминологии. И здесь он шел преимущественно путем использования общедоступных русских слов для обозначения сложных научных понятий. Вот некоторые из терминов, введенных Ломоносовым в научный оборот: законы движения, магнитная стрелка, земная ось, негашеная известь, преломление лучей, равновесие тел, воздушный насос и др.


 



Вообще же все филологические работы Ломоносова были направлены на решение основной задачи - мобилизации, «концентрации» всех «живых национальных сил русского языка»1. И с этой задачей в то время мог справиться только Ломоносов, который, по собственному признанию, «с малолетства познал общей Российской и Славянской языки, а достигши совершенного возраста, с прилежанием прочел почти все, древним Словено-Моравским языком сочиненные и в церкви употребительные книги. Сверх сего довольно знает все провинциальные диалекты здешней империи, также слова, употребляемые при Дворе, между духовенством и между простым народом, разумея при том: польский и другие с российским сродные языки».

Итоговым произведением в филологическом цикле Ломоносова явился его трактат «О пользе книг церковных в Российском языке», опубликованный в качестве предисловия к собранию его сочинений 1757 года. В нем Ломоносов решал важнейшие взаимосвязанные литературно-языковые проблемы его времени: установление пропорции церковнославянских и русских, народных элементов в русском литературном языке, разграничение литературных стилей и классификация литературных жанров 2.

Одно из основных положений Ломоносова связано с требованием существенно ограничить и упорядочить церковнославянские элементы в составе русского литературного языка.

Ломоносов разделил все слова русского языка на три «рода речений». К первому роду относятся слова, «которые у древних славян и ныне у россиян общеупотребительны, например: бог, слава, рука, ныне, почитаю». Ко второму - относятся малоупотребительные (особенно в устной речи) славянские слова, но «всем грамотным людям» понятные, например: отверзаю, господень, насажденный, взываю. Из этой группы исключаются «неупотребительные и весьма обветшалые» (т. е. устаревшие) слова, такие, как: обоваю (ворожу, очаровываю), рясны (женские украшения типа ожерелья), овогда (иногда), свене (кроме). К третьему роду относятся исконно русские слова, «которых нет в остатках славенского языка, то есть в церковных книгах, например: говорю, ручей, который, пока, лишь». Отсюда исключаются «презренные слова» (т. е. «низкие», просторечные).

Соотношением церковнославянской и исконно русской лексики определяются Ломоносовым «три штиля», за каждым из которых закрепляются определенные поэтические и прозаические жанры.  Ломоносовская теория «трех штилей» в своих общих чертах не была его открытием. Эта теория, «складывавшаяся еще в латинской литературе (Цицерон, Гораций, Квинтилиан), была возрождена в эпоху Ренессанса и классицизма (XVII и XVIII веков). Она получила своеобразные национальные и конкретно-исторические черты в разных европейских странах. Ею воспользовались русские писатели XVI-XVII веков, а затем М. В. Ломоносов, прекрасно знакомый с риторическими стилистическими теориями далекого прошлого и своей эпохи».

С теорией «трех штилей» Ломоносов познакомился еще в стенах академии, а позже за границей он существенно углубил свои познания в этом вопросе (с особым вниманием он изучал Готшеда). Но в это традиционное учение Ломоносов внес много нового, подчинив его национальным нуждам. Прежде всего, теорию «трех штилей» Ломоносова отличает исторический принцип.

Однако нельзя забывать о том, что влияние Ломоносова на формирование русского литературного языка не ограничивалось лишь его теоретическими работами. Не меньшее воздействие оказала его языковая практика как в поэтических, так и в научных сочинениях. В них (в научных трудах в особенности) Ломоносов дал образцы не только следования правилам, но и значительного отступления от них, потому что «живой, страстной натуре ученого-патриота, просветителя, полемиста было тесно в рамках установленной им же самим стилистической классификации».

Знаменательно также, что в прозе Ломоносова встречаются и зачатки описания природы почти в сентиментальном стиле. «Смотреть на роскошь изобилующая натуры, когда она в приятные дни наступающего лета поля, леса и сады нежною зеленью покрывает и бесчисленными родами цветов украшает; когда текущие в источниках и реках ясные воды с тихим журчаньем к морям достигают и когда обремененную семенами землю то любезное солнечное сияние согревает, то прохлаждает дождя и росы благорастворенная влажность; слушать тонкий шум трепещущихся листов и внимать сладкое пение птиц есть чудное и чувства и дух восхищающее увеселение» - так начал Ломоносов свою   «Программу» публичных лекций по физике в 1746 году.