Светит ясное солнышко, падают теплые дожди. Зеленеет травка, цветут тюльпаны, а каштаны выкинули вверх свои белые и разовые свечки. Радуется душа, наливается щедростью и добротой сердце. Это пришел к нам весенний месяц май, а его второе воскресенье - День матери. Праздник этот пришел к нам с американского континента. В 1914 году Конгресс США принял постановление о введении нового государственного праздника - Дня матери. Потом этот день начали отмечать в Европе. А 1929 года Союз украинок Галиции обратился к общине с предложением начать празднование Дня матери в Галиции. В этот день во многих государствах городов и сел украшали цветами и флажками. Дети шли или ехали к своим матерям, а когда мать умерла, клали на могилу цветы.

Вначале XX столетие церковная община называла май месяцем Божьей Матери, а второго воскресенья мая происходили церковные праздничные богослужения за здоровье матерей. Дети всегда ждали этого праздника, учили молитвы и молились за своих матерей.



 




Сегодня, на вершине двух тысячелетий, Мать Божья молится за наш украинский народ, за его прозрение и мужество, за мудрость и искренность, за правду и покой, за будущее детей наших. Как две тысячи лет тогда стояла на коленах на Голгофе перед распятым на кресте своим Сыном и молила Всевышнего пощадить ее ребенка.

„Вечная слава вашему имени, мама Мария, красоте вашей. Не было у вас дорогих ботинок, не душились вы парижскими духами, а душились полынью и коноплей. Не было ни шелка, ни сезонных шляпок, ни кованых сундуков с замками. Не странствовали вы по миру, по загранице. Вам было некогда… Но заграница еще приедет к вам, приедет посмотреть на вашу печь под небом, на сухенькие гвоздики в печке, на ваш памятник, и, если есть в мире, хотя капелька совести, он поклонится вашей красоте, дорога наша мать, славянка, украинка дорогая. Александр Довженко.

Вашей единой школой и книгой была книга земли, зерно в земле, солнце над землей и дети возле груди, и дети возле ног. Золото Возрождения срисовало человечеству мадонн. А кто срисует наших босоногих мадонн с сапкою в руках или серпом на плече и дитятею возле груди, которые знали не шелка, а лишь неравное шершавое полотно? И или поймут это то, что уже не будут знать полотна и грусти давности? Будут ли к концу жизни не как ношу, а как признательность нести в души праздник и печаль материнских глаз и сыновою верность родителям, которые саблями вырубали новое время на черных и ханских путях, чтобы они, эти пути, остались только полынью памяти, а не шрамами настоящего”. Михаил Стельмах.