А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я
Манящие лакуны поэзии Милорада Павича - сочинение

Уверен, что поэзия не должна оставаться только в сборниках стихов. И сербский писатель Милорад Павича: большинство моих поэтических сборников украшены прозой, вместе с тем сборника прозы украшены поэзией. В своих поэзиях (а они были первыми напечатанными его произведениями) Милорад Павлин также прибегал к экспериментам: сознавая, что сербский язык имеет не так много рифм, он использовал для рифмы слова давнего сербского средневекового языка, стараясь таким образом обогатить семью рифм. Рассказывая о тех своих попытках на ниве поэзии, Павлин делает замечание: “Когда я заметил, что моя поэзия не отстаивает меня наилучшим образом, я понизил ранг рассказов. Когда, снова я увидел, что и рассказы не отстаивают меня так хорошо, я понизил их в ранге романов. И теперь я там, где я есть». Все время Павлин старается комбинировать прозу и поэзию.

Умением строить предложение, предназначенные для восприятия на слух, а не для чтения, он обязан текстам сербских, греческих, русских и украинских церковных проповедников времен ранней византийской литературы и периода барокко. Наследование таких текстов идет не только на равные музыкальные фразы, а и на уровне отдельных предложений. Так, ключевая фраза “Хазарского словаря”, что играется в тексте несколько раз, “создателю дороги твои намерения, а не дела твои”‘ созвучная многим другим из проповедей И.Златоуста, например “Бог дорого не качество речи, а расположение проповедника и любовь слушателей” или “Бог любит не лицо, а сердце человека”. Как эмоциональный фон византийских проповедей составляет парадоксальное существование крайней веры и крайнего отчаяния человека, так и языковые пассажи Павлина склонны к парадоксам (” дошло очень немного, столько же, сколько грусти доходит от одной собаки к другой, когда она слышит, как дети подражают ругани…”, или “воспоминание - это постоянное обрезание…”). Лингвистическая игра каждого из пластов романа отвечает художественным особенностям того мира, к которому принадлежит сказ.

Вспомнить хотя бы словесно понятные манипуляции с именем главной героини хазарской принцессы Атех. Желание раскрыть “пласта мистической глубины и чисел еврейского уровня” “Божественной книги”, что носит название “авлия”, принудила Павлина спрятать ее имя за этимологическим казусом: “Аиерп - первая буква ее имени - означает Верховную Корону, мудрость, то есть взгляд вверх и взгляд вниз, как взгляд матери на ребенка… Теіґі - девятая буква еврейской азбуки, и ее цифровое значение обычно “9″…Кроме того, эта буква означает и невеста …а также имеет связь с подметанием метлой, а это означает разрушение и потерю божественного, но кроме того - является признаком силы”. А в исламских источниках относительно хазарской полемики (зеленой книге словаря) автор незаметно переходит на ритмику Корану, используя стилевые элементы этой разновидности стихотворного текста: фонетические повторы, аллитерацию, парономазию, например, “отзвуки звуков”, “не утаится тайное”, “заколеблется в колебании”, а также синтаксические анафоры и рефрены. Языковые игры в его виртуозном выполнении оказывают содействие полифоничности романа. “Хазарский словарь” критики, не без рации, называют поэмой: в ней соединились два пласта - лирический и эпический.

А выбор ключа, как читать, принадлежит самому читателю: те же самые поэзии Атех можно прочитать и как интимную лирику, и в духе эпического - как поэзию ненависти. На мысль О.Гениса, романы писателя стирают все границы между видами искусств: каждый сюжет как музыка - ее нужно пережить в каждую минуту чтения. Поэтому, наверное, не случайно, белградский композитор Светислав Божич написал ораторию по мотивам прозы Павлина (в свое время она прозвучала в выполнении русского хора им. М.Глинки), а теперь взялся за работу над хореографической поэмой на материале романа “Последняя любовь в Царьграде”. Интересно, что тот похожий “культурологический барочный код” в произведениях Павлина и Андруховича, о котором твердят критики, оказывается разным на уровне музыкального восприятия.



 
Если проза талантливого серба ложится на музыку ораторий, кантат и литургий, то “эрос языка” Андруховича больше ощутим в джазовых инструментовках и звуках года (возможно, этому помогает собственно техника написания его романов: все они хорошо писались под музыку Средневековья, Ренессансу, барокко, Моцарта, Вивальди и джаз). Кроме особой музыкальности фразы, к манящим лакунам прозы Павлина можно отнести (за классификацией Ю.Ковбасенка) развернутые необарокови метафоры, алогизмы, символистичности симулякри, “вязание словесов” (избыточное употребление синонимов), почти гомеровскую каталогизацию, в которой преобладает “строительная лексика” и топонимы. А если припомнить любимые темы Павлина - любовь и смерть, загадочные сны и прошлое, притчи о святых и рассказах, о бесчисленных соблазнах лукавого - это становится понятным, что языковая репрезентация метафоры в Павыча связана с игровым началом, объединением несоединимого, парадоксальностью. Так, искусство хазарских ловцов снов (”Бренчать на струнах может каждый, а ловцом снов становится только избранник, тог, кому это даровано Небом”) разрешает Павлину проиграться образами. Его метафоры переходят в фабулу, и в постмодернистском тексте читатель вообще перестает различать, что является средством описания, а что его предметом: “Женщина родила быстро дочь - свою смерть. Ее красота в той смерти была поделена на сыворотку и свернувшееся молоко, а на дне виднелся рот, держащий в зубах корень камыша.” Для современной науки о языке, прежде всего когнитивного направления, метафора, в частности архетипна. Не столько лингвистический, сколько ментальный факт, так как тесно связанная с национальными специфическими образами мира, интерпретацией Космоса. Это не есть ли сам “Хазарский словарь” единой метафорой к Сербии, измученной родине автора? Языковые пассажи Павлина, реплики героев - все это свидетельствует о том, чтобы шокировать читателя. Это любимый его прием: все имеет характер преткновения на равном месте (”он завязал узлом свои усы и исчез, неся в руке собственную главу”), и когда кажется, что уже достигнутая какая-то целостность, появляется внезапная деталь (или ее отсутствие) - и все разрушается. Так как систематические обманы читателя, шифрование и утаивание целых содержательных пластов и является сущностью постмодернистской игры. Запутать пути поиска помогают и устаревшие фразеологизмы, которые черпает Павлин в восточном фольклоре. Например, он родил девять раз или, душа ее пришла ей в нос, а также синтаксически незавершенные конструкции - фразовые клише, которые несколько раз играется, “слово стало мясом”, “плохо придется тому, кто укусом польет пирожное”, или “создателю дороги твои намерения, а не дела твои”. Все это создает ощущение недоговоренности, неясности и есть той “ядом”, что содержит в себе “Хазарский словарь”. К манящим лакунам Андруховичевой прозы принадлежит, без сомнения, культ языка (”Я жыл с ней, будто с любовницей…”), “фалична метафорика”, ироничность, непревзойденное чувство юмора. Тексты, что состоят из большого количества цитат и самоцытат, способность передвигаться во времени и просторные согласно географическим картам - симулякрив, известные игривые перечни топонимов, карнавальных персонажей, давних бумаг, газет, собственных имен цесарей, королей, императоров, предметов и вещей старобытности - и все это с использованием почти сакральной рисенергетики слова.





Ну а если Вы все-таки не нашли своё сочинение, воспользуйтесь поиском
В нашей базе свыше 20 тысяч сочинений

Сохранить сочинение:

Сочинение по вашей теме Манящие лакуны поэзии Милорада Павича. Поищите еще с сайта похожие.

Сочинения > Сочинения по украинской литературе > Манящие лакуны поэзии Милорада Павича
Сочинения по украинской литературе

Сочинения по украинской литературе


Сочинение на тему Манящие лакуны поэзии Милорада Павича, Сочинения по украинской литературе