Анна Андреевна Ахматова — величайшая поэтесса «серебряного века».
Современники признавали, что именно Ахматовой «после смерти Блока бесспорно
принадлежит первое место среди русских поэтов». До Ахматовой история знала
много женщин-поэтесс, но только ей удалось стать женским голосом своего
времени, женщиной-поэтом вечного, общечеловеческого значения. Именно она
впервые в русской литературе явила в своем творчестве универсальный
лирический характер женщины. Начало творчества Ахматовой связано с Царским Селом, где прошли ее юные годы. Она почти физически ощущала присутствие юного Пушкина в «садах Лицея». Он стал в ее поэзии и судьбе путеводной звездой, он незримо
присутствовал в ее стихах. С Пушкиным Ахматова как бы вступает в «особые,
именно жизненно-литературные отношения». «Смуглый отрок» в аллеях Царского
Села перекликается со смуглой ахматовской Музой:

Муза ушла по дороге,
Осенней, узкой, крутой,
И были смуглые ноги
Обрызганы крупной росой...

Ахматову роднит с Пушкиным понимание фатальной трагичности пути
русского поэта. На протяжении всей жизни она постоянно будет возвращаться к
его судьбе, а в страшном 1943 году напишет в стихотворении «Пушкин»:

Кто знает, что такое слава!
Какой ценой купил он право,
Возможность или благодать
Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать
И ногу ножкой называть?..

Своей поэзией Ахматова, как и Пушкин, показала путь поэта, но поэта-
женщины. Этот трагизм был заявлен уже в раннем стихотворении «Музе», где
она писала о несовместимости женского счастья и судьбы творца:

Муза-сестра заглянула в лицо,
Взгляд ее ясен и ярок.
И отняла золотое кольцо,
Первый весенний подарок.

Творчество требует полной самоотдачи поэта, поэтому «Муза-сестра»
отнимает знак земных радостей — «золотое кольцо». Но невозможен и отказ от
песни — поэтической судьбы:

Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну;
А в небе заря стояла,
Как ворота в ее страну.

Трагизм ее героини усугубляется еще и тем, что мужчина не понимает, не
принимает женщины-поэта:

Он говорил о лете и о том,
Что быть поэтом женщине — нелепость…

Мужчина не может вынести силы и превосходства женщины-поэта, он не
признает в ней творческого равноправия. Отсюда — мотив убийства или попытка
убийства любимым ее песни-птицы. В сборнике «Четки» она пишет:

Углем наметил на левом боку
Место, куда стрелять,
Чтоб выпустить птицу — мою тоску
В пустынную ночь опять.

Начавшаяся в 1914 году первая мировая война наложила отпечаток на все
творчество Ахматовой. Она, прежде всего, изменила суть ахматовской Музы
(«Все отнято: и сила, и любовь...»):

Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.

В стихах о трагическом времени русского XX века, о его войнах и
революциях ахматовская Муза все настойчивее заявляет о себе не как «я», а
как «мы», видя себя частью поколения. В стихотворении «Все расхищено,
предано, продано...» голос лирической героини звучит теперь голосом поэта
земли Русской, общим голосом поколения:

Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло,
Все голодной тоскою изглодано,
Отчего же нам стало светло?

Ее Муза становится народным воплощением общенациональной скорби:
«дырявый платок» Музы, плат Богородицы и высокое самоотречение Ахматовой
слились в «Молитве», написанной в Духов день 1915 года:

Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар —

Так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,



 





Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.

Трагично сложилась судьба Ахматовой в послереволюционные годы: она
пережила гибель мужей от рук режима, репрессию сына, погибли в лагерях ее
лучшие друзья... Бесконечный список потерь. Жизнь в те годы увенчала ее
Музу венком скорби. Ахматова создает цикл стихов «Венок мертвым»,
посвященный памяти тех, кто не выдержал пыток режима, своим друзьям-поэтам
О. Мандельштаму, М. Булгакову, Б. Пастернаку, М. Цветаевой:

Мы с тобою сегодня, Марина,
По столице полночной идем,
А за нами таких миллионы,
И безмолвнее шествия нет,
А вокруг погребальные звоны
Да московские дикие стоны
Вьюги, наш заметающей след.

Ахматовская Муза в те годы становится национальным голосом вдов, сирот
и матерей, который достигает вершины в «Реквиеме»:

...О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
Пусть так же они поминают меня
В канун моего погребального дня...

Эпиграфом к «Реквиему» Ахматова взяла стихи, написанные ею позже, в
1961 году:

Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, —
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.

Путь слияния с участью народа, когда в череде памятных дат «нет ни
одной не проклятой», помогает Ахматовой ощутить свою преемственность с
великими русскими поэтами, чьи лиры звенели «как колокол на башне вечевой»:

Здесь столько лир повешено на ветки...
Но и моей как будто место есть...

Поэтическое своеобразие Ахматовой в том, что она особенно остро ощущала
боль своей эпохи, как свою собственную. Отечественная война 1941—1945 годов
прервала на время ужас сталинских репрессий, но принесла новую беду:

Ленинградскую беду
Руками не разведу...
Я земным поклоном
В поле зеленом
Помяну...
(«Причитание»).

Стихотворение «Мужество» звучит как клятва от имени всего народа:

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет...
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!

Ахматова стала голосом своего времени, она мудро, просто и скорбно
разделила судьбу народа. Она остро ощущала свою принадлежность двум эпохам
— той, что ушла, и той, что царствует. Ей пришлось хоронить не только
близких, но и свое время, оставив ему «нерукотворный» памятник стихов и
поэм:

Когда погребают эпоху,
Надгробный псалом не звучит,
Крапиве, чертополоху
Украсить ее предстоит.

Стихотворения Ахматовой — всегда один миг, длящийся, незавершенный, еще
не разрешившийся. И этот миг, горестный он или счастливый, — всегда
праздник, так как это торжество над повседневностью. Ахматова сумела
соединить в себе эти два мира — внутренний и внешний, — связать свою жизнь
с жизнью других людей, принять на себя не только свои страдания, но и
страдания своего народа. Ее Муза не прячется в комнатный шепот, а рвется на
улицу, на площадь, как некогда некрасовская «Муза мести и печали»:

Не лирою влюбленного
Иду прельщать народ —
Трещотка прокаженного
В моей руке поет.

В послевоенный период Ахматова продолжала работать, творить: «Я не
переставала писать стихи. Для меня в них — связь моя с временем, с новой
жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые
звучали в героической истории моей страны».