Один из героев романа «Обрыв» Райский говорит Софье Беловодовой: «Мир идет к счастью, к успеху, к совершенству...» (ч. I, гл. III). А в гл. IX этой же части Борис декламирует перед другой женщиной, своей бабушкой: «Вы стоите на вершинах развития, умственного, нравственного и социального!» А 3–я часть (гл. I) прямо и начинается с обозначенной нами концепции: «Райский открыто заявил, что веря в прогресс, даже досадуя на его «черепаший» шаг, сам он не спешил укладывать себя всего в какое–нибудь, едва обозначившееся десятилетие, дешево отрекаясь и от завещанных историею, добытых наукой, и еще более от выработанных собственной жизнью убеждений, наблюдений и опытов, ввиду едва занявшейся зари quasi — новых идей, более или менее блестящих или остроумных гипотез, на которые бросается жадная юность».

Итак, прогресс, названный прямо или синонимами («развитие», «совершенствование», «цивилизация» и др.), обсуждается в романе около двадцати раз, поэтому мы считаем важным на каждом уроке или на заключительном зачитывать цитаты из текста, имеющие отношение к этому феномену. Учащиеся называют различные формации (феодализм, капитализм, социализм, коммунизм), говорят о «юных надеждах» и «заре будущей жизни»; о том, что «старый век проходит» и вступают в жизнь «новые правила», а «мертвую жизнь» нужно «вспрыснуть живой водой». Последний образ, кстати, явился определяющим для писателя и в характеристике Чацкого в статье «Мильон терзаний». Данная статья актуализирует роман, если вспомнить, как еще сравнительно недавно у нас «укладывали» прогресс в пятилетки, семилетки и десятилетия.

Выделяя главных персонажей и устанавливая последовательность уроков, мы учитываем два несомненно важных ориентира. Первоначально Гончаров хотел назвать роман «Художник», затем «Художник Райский», потом просто «Райский». В 1869 г. появляется название «Вера», а вскоре и окончательно — «Обрыв». Важно нам и пояснение писателя в статье «Лучше поздно, чем никогда»: «В «Обрыве» больше и прежде всего меня занимали три лица: Райский, бабушка и Вера, но особенно Райский».

На первом уроке целесообразно рассмотреть личность Ивана Александровича Гончарова, основное идейное содержание предшествующих романов и историю создания «Обрыва».

Сообщение по первому вопросу хорошо поручить кому–то из учеников. Задание вполне посильное: есть соответствующие хрестоматии, пособия и словари «Русские писатели» в различных модификациях. Учитель же следит за тем, чтобы не были упущены важные факты. Во–первых, Гончаров учился в Московском университете — в оазисе русской культуры и вольномыслия. Он мало интересовался политическими вопросами, держался в стороне от студенческих кружков, но прогрессивные идеи не могли не задеть его. Основную из них, борьбу против крепостного права, он считал «живым национальным делом». Отмечаем влияние на Гончарова В.Г.Белинского, в результате чего определеннее становились не только эстетические, но и социальные понятия будущего классика, «звезды первой величины» (А.М.Горький). «Я,— признавался потом автор блистательных романов,— разделяю во многом образ мыслей относительно, например, свободы крестьян, лучших мер к просвещению общества и народа, о вреде всякого рода стеснений и ограничений для развития». Последнее же Гончаров представлял как постепенную капитализацию хозяйства России. Во–вторых, не забываем подчеркнуть важное значение христианской морали в жизни и деятельности Гончарова. Он родился в купеческой семье с прочным патриархальным укладом, в котором значительное место занимала религиозность. Если домашним воспитателем талантливого мальчика был офицер Н.Н.Трегубов, внушавший ему гражданские идеи, то официальное обучение продолжалось в пансионе священника Ф.С.Троицкого.

Отмеченные обстоятельства определили основную тему творчества Гончарова — «борьба с всероссийским застоем» — и своеобразие ее эволюции.

Идею «перехода от одной русской жизни к другой» писатель заложил уже в основу романа «Обыкновенная история» (1847), когда в тогдашнем обществе встала задача трезвой оценки феодальной и буржуазной культур. Усадебной расхлябанности, распущенности, романтической беспорядочности племянника автор противопоставил в образе Адуева–дяди концентрированную энергию культурного дельца. Одно из действующих лиц этого произведения заявляет: «Наука, труд, практическое дело — вот что может излечить нашу молодежь».


 







В романе «Обломов» (1859) исследуются причины барского «застоя» и его губительные последствия: изнурительная апатия, безразличие, нравственное рабство и т.д. У читателя естественно возникала мысль о неизбежности ликвидации крепостного права. В сознании публики—не без помощи Н.А–Добролюбова — Гончаров вырос в гениального мастера социальной типизации. Монументальный образ Обломова сопоставим с такими вершинами мировой литературы, как Дон Кихот Сервантеса, Фауст Гете, Гамлет Шекспира.

В романе «Обрыв» (1869) черты классической ясности и фундаментальности несколько поблекли. Сказывались и усталость писателя, и служба цензором, и рост консервативных взглядов. Работа над последним сочинением растянулась на 20 лет; при этом утрачивалось ощущение «единого дыхания». И творческая история «Обрыва» показательна.

Желая установить генеалогию Райского, Гончаров предполагал сначала расширить и усилить критический показ русского дворянства. Если старозаветные помещики из Обломовки были даны в плане своеобразной идиллии, то в «Обрыве» мыслилось изображение аристократов в духе социальной драмы — с насилиями, кровавыми событиями, крепостными гаремами. В образе бабушки явственнее проступали черты барыни–крепостницы.

Основной конфликт романа в первоначальной концепции должен был состоять в том, что старая, отсталая жизнь бессильна удержать в своей власти жизнь молодую, двинувшуюся вперед. В этой косности заключался «грех» бабушки и ее мира. В соответствии с таким пониманием конфликта молодое поколение, Вера и Марк Волохов, рассматривались Гончаровым с сочувствием. Марка должны были сослать в Сибирь, а Вера, как жены декабристов, следовала за ним.

В результате «поправения» Гончарова и усилившейся склонности к религиозно–нравственному учению этот замысел претерпел существенную деформацию. Райский и все окружающие его чувствуют себя как в раю. Название усадьбы Малиновка напоминает поговорку «не жизнь, а малина». (Здесь, кстати, уместно цитировать соответствующий текст.) Возможная трагедия в отношениях Савелия и его неверной жены (он ее поучает поленом) как–то не предчувствуется читателем в потоке юмористического рассказа и на фоне пасторальных красок. Любовный «грех» бабушки, какой–то надуманный и странный, потерял черты конфликтной конструктивности. Подлинно драматична судьба Козлова, приятеля Райского, но она — вне Малиновского круга.

Здесь, кажется, и зарыта собака. Для писателя становится важнее не общественное, а нравственное: человеческие страсти, роковой поединок влюбленных, семейная мораль. Столкновение же нового и старого интересны для него лишь в той степени, в какой заключают они в себе духовный взлет и обрыв, ад и рай, святость и грех. «Христианская мораль,— считает Ю.В–Лебедев,— положена в фундамент построения романа «Обрыв». Она заключена даже в заглавии».

Отметим также, что писатель был нештатным аналитиком типа «умной ненужности». В статье «Мильон терзаний» он, как и Белинский (но на примере Чацкого), подчеркнул, что образованный и протестующий интеллигент представлял тот слой людей, в котором по преимуществу выразился прогресс русского общества. Поэтому система уроков по «Обрыву» требует, чтобы учащиеся не только освежили в памяти текст этого романа (прочитать его они должны обязательно), но и вспомнили ряд образов: Чацкого, Онегина, Печорина, Бельтова. Это можно сделать, пользуясь, в частности, «Энциклопедией (Словарем) литературных героев» (М., 1997)