Воспевание Екатерины составляет одну из центральных тем поэзии Державина, которому и современники, и критика более позднего времени недаром присвоили имя «певца Фелицы».
В смешанном хвалебно-сатирическом жанре «Фелицы» с полной отчетливостью сказывается со- циальная позиция Державина — бедного дворянина. 

После екатерининской темы второй по значимости выступает тема неприязненно сатирического отношения к придворной знати, к «боярам». Степень этой неприязненности неодинакова, варьируется в зависимости от того, к какому из слоев высшей придворной знати приковано творческое внимание поэта: к временщикам, к «новой знати», представлявшей явление, в известной степени аналогичное социальной линии самого Державина, он относится в большинстве случаев без всякой злобы. С одной стороны, поэт иронизирует над «новой знатью», так как она ведет праздную и роскошную жизнь, но с другой стороны, Державин не против был бы видеть эту знать в качестве помощников императрицы в повседневных делах (хвалебные оды Г. Потемкину, А. Зубову и др.). А вот старая знать подверглась беспощадной иронии Державина. Связано это было с тем, что эта знать была приближена к трону не по каким-то своим личным заслугам, а только благодаря своему происхождению. 

В одной из своих записок, которую Державин, будучи уже министром юстиции, подал Сенату, он писал: «Порода есть только путь к преимуществам; запечатлевается же благородное происхождение воспитанием и заслугою». В соответствии с этим он громит в своих одах «князей мира», гордящуюся только гербами своих предков «позлащенную грязь», «жалких полубогов», «истуканов на троне». «Не ты, сидящий за кристаллом в кивоте, блещущий металлом, почтен здесь будешь мной, болван!» — энергично восклицает он в своей ранней оде «На знатность», вводя во второй ее, написанный двадцать лет спустя и опубликованный под новым названием «Вельможа», вариант знаменитые слова об «осле», который «останется ослом, хотя осыпь его звездами». «Собственному ее величества автору», умиленному и восторженному «певцу Фелицы», противостоит другой творческий аспект Державина — грозного и беспощадного «бича вельмож», как позднее назвал его А. С. Пушкин. 

 




Предельной резкости и силы «бичующий» голос поэта достигает в особом, тематически примыкающем непосредственно к сатирическим одам жанре религиозно-обличительных од. В этих одах, представляющих по большей части переложения библейских псапмов, Державин с пафосом ветхозаветного пророка призывает небесные громы на «неправедных и злых» — «сильных» мира, «земных богов». «Боярским сынам», «дмящимся» «пышным древом предков дальних», Державин противопоставляет в своих сатирических одах истинную «подпору царства», «росское множество дворян», которое во время пугачевщины «спасло от расхищения» империю, «утвердило монаршу власть», а ныне «талантом, знаньем и умом» «дает примеры обществу», «пером, мечом, трудом, жезлом» служит его «пользе». Подобно этому, основной мотив «псалмов» Державина — противопоставление «сонму вельмож», «злым» земным «владыкам», некоего служителя «правды», «праведного судии», исполненного высокого сознания своего достоинства, равенства «царям», «сохраняющего законы», невзирая на лица, «на знатность». Самым ярким образцом од-псалмов Державина является его знаменитая ода «Властителям и судиям», над которой Державин работал в течение многих лет. Восстал Всевышний Бог, да судит Земных богов во сонме их. «Доколе, — рек, — доколь вам будет Щадить неправедных и злых?» «Ваш долг есть — охранять законы, На лица сильных не взирать, Без помощи, без обороны Сирот и вдов не оставлять. Ваш долг — спасать от бед невинных, Несчастным подавать покров; От сильных защищать бессильных, Исторгнуть бедных из оков».

Ода дважды не могла быть напечатана по соображениям цензуры, а после напечатания навлекла на Державина гнев Екатерины и обвинение в том, что он пишет «якобинские стихи» (это же обвинение было повторено Екатериной в отношении оды «На взятие Варшавы», весь тираж которой был задержан пично императрицей и не мог появиться в свет). «Якобинизм» этих стихов на самом деле не выходит за пределы бурной внутриклассовой оппозиции выходца из дворянских низов высшей придворной знати, но воинствующая, восходящая с боем социальная линия Державина действительно находит здесь свое наиболее громкое выражение. В своих одах-псалмах, как и в некоторых сатирических одах, «певец царей» — Державин — впервые в русской литературе подымается до высоты подлинной гражданской поэзии. И недаром К. Рылеев, выводя Державина в своих «Думах» в ряду других «героев свободы», прямо уподобляет его гражданский пафос— «к общественному благу ревность» — пафосу своих современников-декабристов.

Екатерина в борьбе различных слоев современного ей дворянства, частным выражением которой была борьба Державина с «боярами», занимала вообще несколько неопределенную позицию, а чаще всего и прямо становилась на сторону «вельмож». «Должно по всей справедливости признать, — писал в своих «Записках» сам Державин, — что она при всех гонениях сильных и многих неприятелей не лишала его своего покровительства и не давала, так сказать, задушить его; однако же и не давала торжествовать явно над ними оглаской его справедливости или особливою какою-либо доверенностью, которую она к прочим оказывала». Все это сказалось на дальнейшей судьбе в творчестве Державина образа Екатерины, являвшегося, как мы видели, одним из центральных образов его поэзии.

Итак, начиная с восхваления императрицы, он пришел к опрощению ее образа, то есть нарушил ломоносовскую традицию хвалебных од. Конечно, такая перемена не могла не отразиться на Державине. Он уже не мог вернуться к прежнему жанру и писать хвалебные оды. Сам Державин говорил об этом так: «Несколько раз принимался, запираясь по неделе дома, но ничего написать не мог». Почему это произошло, поэт объяснял следующим образом: «Не мог воспламенить так своего духа, чтоб поддержать свой высокий прежний идеал, когда вблизи увидел подлинник человеческий с великими слабостями». После того как образ императрицы ушел из поэзии Державина, на смену ему пришли образы великих вождей и полководцев.