Английский литературовед Мартин Блоксидж, оценивая неоднозначный и даже эпатажный характер этих строк поэта, вынужден был прийти к следующему выводу: “Созданная Поупом модель женщины намного проще, чем модель мужчины, и это шокирует не только сегодняшнего читателя, но, очевидно, шокировало и его современников”. Однако подобная тенденциозность Поупа может быть прочитана и в ином ключе, принимая во внимание просветительскую субординацию к женщине, за которой все же сохранялось определенное право быть “другой”. Своими строками классицист Поуп предлагает своеобразную теоретическую и практическую стратегию познания женщины как ” другой”. “Тайный” характер женщины переносит ее за ту грань, за которой находится представление о стабильности и неизменности рационально истолкованной человеческой “нормы”, где можно управлять страстями.

 Оказывается, что за женским “отличием” можно различить скрытые мотивы поведения, имеющие непосредственное отношение к мужчине, который внезапно сам становится объектом “скрытого желания”. Уже не говоря о том, что «отличия» в женщине содержат в себе прямую угрозу мужскому доминированию, возможно, включая ту запретную и интимную область, в которой мужчина всегда ощущал себя победителем, - его сексуальную практику. Парадоксально и другое: артикуляция поэтом “опасных” мыслей о женщине - это уже само по себе что-то “другое”, “чужое” для идеологии Просвещения, которое пыталось опираться на матрицы порядка и стабильности, вольтеровского интеллектуализма или руссоистской чувствительности. Мыслить себя “другим” и становиться “чуждым” по отношению к самому себе - это, собственно говоря, обязательное требование такого “разума”, который находится уже за пределами эпохи Просвещения.

 





Это приходит с осознанием, что человечество должно проникнуться пониманием к “другому”, научилось не видеть в нем “врага”, перестало подозревать его в своих несчастьях, не боится обнаружить в нем отрицания собственной целостности и идентичности. Конечно, подобная теоретическая парадигма “своего-чужого” оставалась во многом еще далекой для просветителей, склонных к утверждению идеалов космополитизма, где “чужой” зачастую остается до конца не понятым и не освоенным. Но дихотомия “свой-чужой” с особой силой заявила о себе в начале XXI века, в эпоху глобализации и мультикультурализма, где концепт “другого” рассматривается в плоскости “колониальной травмы”, “культурной бездомности”, “пограничного сознания”, что в свою очередь поднимает вопрос о формировании нового феномена - феномена посткультуры.

Согласно такой логике плюралистичность человеческого сознания не может мыслится в категориях рациональной одновалентности, а требует “иных” форм своего проявления и репрезентации. Однако в самом мультикультурном проекте нельзя не почувствовать отголоска идей Просвещения, которые и сегодня продолжают находиться в центре дискуссий не только о судьбах гуманизма, но и о сложных процессах создания новой постсовременной структуры быстро глобализирующегося мира.