В пейзажной лирике Багрицкого этих лет, как и у многих романтиков различных направлений, большую роль играет цвет. «Гипертрофия воображения, мечтательность, увлечение романтиков экзотизмом, их страстная любовь к странам солнца, света, лазури, к Испании, Италии, Востоку» в сочетании с крайним индивидуализмом и убеждением, будто весь «мир существует как материал для искусства», составляли отличительные приметы декадентской романтической поэзии, - по мнению критика романтизма де ла Барта . Неудивительно, что яркость колорита служила противоположным целям у революционных романтиков и у романтиков-идеалистов, враждебных революции. Стоявший на распутье Багрицкий в стихах реалистического характера не пользуется цветом для декоративного оформления, как делает он это, варьируя мотивы декадентской поэзии (символизма или акмеизма). Поэтому цветовой эффект в стихотворении «Враг», как и в «Славянах», основан на возможно более точном введении в пейзаж красок, свойственных живой природе:

    * Промечут холодные зори
    * В поля золотые огни…
    * Шумят на багряном просторе
    * Зеленые вязы одни.

Эстетизации, то есть нарочитого «украшения» природы, здесь нет. Такая живописность (черта, свойственная, по наблюдению С. Шамбинаго, многим романтикам)  подготавливает обостренное ощущение трагизма в картине погибающих сел, в словах о печальной участи человека, обреченного на верную гибель и вынужденного быть убийцей среди торжественно-прекрасной природы. Неудивительно, что это стихотворение резко выделялось на фоне хвастливых и безвкусных стихов Игоря Северянина, Константина Бальмонта, не говоря уже о «неоромантических» стихах Гумилева. Редкостное даже в сравнении с началом века обилие «экстравагантных», «изысканных» и просто заумных стихов в годы первой мировой войны было неизбежным результатом разрыва между представлением некоторых поэтов о красоте и се жизненными истоками. Абстрактное представил опус о прекрасном формирует эстетический идеал в ранних стихах Александра Блока и Валерия Брюсова («Стихи о Прекрасной Даме», «Мееит еззе» и другие). Но эти туманные стихи несли в себе зерна будущего развития, отражали начало еще не ясного самим поэтам движения.

Когда же перед символистами остро встал вопрос о гражданственности поэзии, Александр Блок, защищавший в статье «Памяти Врубеля» (1910) «сине-лиловые миры» и назвавший художников падшими ангелами, счел необходимым резко возразить Мережковскому: «Мы не слепые ее (родины) инстинкты, но ее сердечные боли, ее думы и мысли, ее волевые импульсы… поистине нечеловеческие силы надо было иметь, чтобы руководить существом, каким была вздернутая на дыбы, разгневанная и рвущая путы Россия начала нашего века».

Часто яркость красок подчеркивает роскошь убранства царских дворцов или одеяний императоров, конквистадоров, блеск золота или драгоценных камней, словом - эффектные признаки тиранической власти. Но иногда пристрастие к роскоши не убивает красоту живой природы, и, не забывая сравнить ее с блеском королевских сокровищ, поэт отдает ей преимущество:

    * С деревьев стекают душистые смолы,
    * Узорные листья лепечут:
    * «Скорей, Здесь роют червонного золота пчелы,



 




    * Здесь розы краснее, чем пурпур царей»

В ярко-живописных лирических стихах молодого Багрицкого поиски цвета почти никогда но отвечают «формальному заданию», а позволяют выразить авторскую оценку исторического явления или легендарного образа. Некоторые внешние черты «Полководца» (1911) Багрицкого заставляют вспомнить пристрастие Гумилева к пышному историческому реквизиту и возведению на пьедестал полководцев античности («Помпеи у пиратов»), но контраст между декоративной роскошью и жестокой сущностью Пойны скорее роднит Багрицкого с учеником Леконта де Лили - автором иронического стихотворения «Триумфа-тору» Эредиа.  Парадное шествие сменяется сценой жестокого боя, но Багрицкий далек от любования свирепыми «военными забавами». Торжественно-бесстрастный «лик» полководца, освещенный кроваво-красным заревом заката, дан в психологически резком контрасте с отвратительной жестокостью убийства:

    * Ржавеет густо кровь на лезвиях мечей,
    * Стекает каплями со стрел, пронзивших спины,
    * И трупы бледные сжимают комья глины
    * Кривыми пальцами с огрызками ногтей.
    * Но молча он застыл па выжженной горе,
    * Как на воздвигнутом веками пьедестале,
    * И профиль сумрачный сияет на заре,
    * Как будто выбитый на огненной медали.

Самостоятельность Багрицкого-художника и здесь проявилась в реалистической точности деталей, в то же время описание шествия полководца не вышло за рамки обычных псевдоисторических зарисовок символистов. Еще интереснее столкновение разных эстетических систем в балладе «Рудокоп» (1915) . Изысканность поэтического рисунка в начале стихотворения противоречит подчеркнуто «грубым», «земным» штрихам бытового плана и натуралистическому гротеску в конце стихотворения.

Багрицкий не боится «грубой» действительности, он легко переходит от декадентской изысканности к бытовому гротеску, как будто в этих разрушающих эстетизм, переходах и состоит его цель. Никаких примет мировосприятия, типичного для романтиков-идеалистов, мы не встретим в картине тяжелого труда, когда «…над обрывом, у сломанной ели, в рассыпанном кварце зажегся металл», тем более не найдем их при описании города с собаками, «рычащими из ветхих конур, у гниющих ворот», с желтой тенью фонаря в луже, с шершавыми буквами на трактирной вывеске и «пьяной землей», которая утром вздымала «огромные бедра». Смешение разных поэтических принципов и стилей тормозило развитие поэта, но в предпочтении грубого натурализма ложно-романтической утонченности скрывалось здоровое начало.