С моей стороны, конечно, это звучит смешно: написав десять беллетристических книг, говорить о выморочности жанра. Но еще более смешно было бы уже после полугода работы не почувствовать, что вся русская повествовательная традиция противится созданию "любовного суррогата", даже средствами беллетристики. Разумеется, внутренние задачи - композиционные, стилистические - в беллетристике иные, чем в литературе большого стиля. И все-таки они очень сильно отличаются от задач, которые ставят перед собой и успешно решают женские журналы.

Читая книги о любви, женщины, как мне кажется, ищут соответствий собственным чувствам. А чувства им доступны куда более тонкие и глубокие, чем полагают снобы, строчащие "для дур" и ужасно удивляющиеся, что их поделки не пользуются спросом. Вероятно, ради возможности получать каждую неделю новую порцию необременительного чтива читательницы готовы допустить ряд условностей. Но только если действие происходит "где-нибудь" - например, в Америке. И скидку на суконный язык они тоже готовы сделать - если это торопливый перевод. Но допустить, чтобы на родном языке, в родных обстоятельствах, в книге под твердой обложкой им излагали какой-то розовый бред, - допустить это готовы не многие. И проводить аналогии с детективом здесь не слишком уместно: отечественный детектив имеет принципиально другую традицию создания и восприятия.

Может быть, в том, что не приживается "суррогатная любовь" на местном материале, отчасти виновата школьная программа. Ведь даже те женщины, которые ничего не поняли про Раскольникова и благополучно пропустили "войну" в романе Толстого, про Наташу Ростову читали наверняка. И про Татьяну Ларину читали, и про княжну Мери, и про Асю, и про Джемму, и про Анну Каренину. И чувства всех этих женщин - между прочим, не укладывающиеся в клише любовного романа, - им были вполне понятны. Слишком широкий, видно, эмоциональный диапазон у наших женщин, и слишком они привыкли, что в книгу их чувства должны укладываться полностью, раз уж это книга, а не журнальная статья. Поэтому автор, собирающийся писать роман, в котором будут "задействованы" чувства, должен отдавать себе отчет: скидок ему будет дано очень мало. С Пушкиным и Толстым его повествовательный дар никто, может быть, сознательно сравнивать и не станет, но, раз уж роман построен на перипетиях чувств, читатели хотя бы подсознательно сравнят их с чувствами очень многих предшествующих героев. Или хотя бы с собственными эмоциями. Проверят таким образом, есть ли в книге своего рода "функция караоке". А она ведь даже в музыкальном центре только встроенная бывает, к любому-всякому прибору ее не прилепишь... Такая потребность самоотождествления читателей с героями существовала, наверное, всегда. Татьяна Ларина, читая книжки про любовь, тоже воображала себя героиней своих возлюбленных творцов - а дурой ее назвать как-то язык не поворачивается.

Так что запросы аудитории изучать, конечно, нужно. Издателю и социологу. А автору, по-моему, смысла нет. Все равно: или ты совпадаешь хоть в чем-нибудь с этой аудиторией, или нет. Если не совпадаешь, не имеешь соответствующей встроенной функции, то и подстроиться под широкие читательские массы не сможешь, хоть всю теорию "розового" жанра изучи и самолично социологические опросы проводи в метро. (Как правило, кстати, опрашиваемые в таких случаях говорят: "Хочется что-нибудь про нашу жизнь", - и пиши - не хочу!)


 







Может быть, напоминать обо всем этом не имеет смысла. В конце концов, книжный рынок уже сформировался, отечественные любовные
романы издаются - как "земные", так и "небесные"; соответствующие серии есть почти в каждом издательстве массовой литературы.

А может быть, очень даже имеет смысл напомнить о легко забываемых вещах. Времена, судя по всему, идут тяжелые, соблазнов и заблуждений впереди будет много. Одно из самых серьезных для пишущего человека заблуждений: считать, что можно отменить простые законы творчества. Что можно почитать, освоить, усвоить, сесть за компьютер и выдать нечто по схеме и по рецепту. Незавидная судьба русского любовного романа является лучшим доказательством того, что сделать это невозможно.

У меня, во всяком случае, принципиально новых разработок велосипеда нет. Все то же самое, что и раньше знал каждый, кто брался за перо. Садишься и пишешь, что слышишь и что можешь. И ждешь, что получится.