Характер эпиграфов к «Капитанской дочке» весьма знаменателен. Пушкин любил снабжать свои произведения эпиграфами, но ни в одном из его прежних повествовательных сочинений нет эпиграфа, взятого из фольклора; все эпиграфы заимствованы чаще всего из литературных источников, при некоторых даны ссылки на частные письма, на светскую болтовню; очень много эпиграфов на иностранных языках, в основном на французском. Из эпиграфов, данных к «Капитанской дочке», большая часть заимствована из народного творчества. Это не только придает роману Пушкина народность, но и вполне соответствует его содержанию.

Образом Савельича Пушкин наглядно и убедительно опровергал тех современных ему дворян-крепостников, которые заявляли, что крепостные не способны ни на какие благородные чувства и поступки, оправдывая этим свое «право» обращаться с ними, как с рабочим скотом. Образ Савельича (задолго до тургеневских «Записок охотника») ярко демонстрирует глубокую несправедливость. Бесчеловечность такого сразу же поняли и оценили читатели-современники. «Савельич чудо! Это лицо самое трагическое, то есть которого больше всего жаль в повести»,- писал Пушкину В. Ф. Одоевский.

Еще большим «чудом» является в романе образ вождя народного восстания Пугачева. Действительно, Пушкин не пошел ни по пути идеализации, ни тем более по «пошлому» (его собственное определение) и реакционному пути тенденциозного изничтожения Пугачева, он дал его образ со всей доступной ему «истиной исторической». Несомненно, именно за это проповедник «официальной народности» С. С. Уваров и объявил пушкинский труд «возмутительным сочинением». В «Капитанской дочке» Пушкин также верен «истине исторической». В то же время в силу природы искусства он получает возможность придать образу Пугачева всю яркость и силу истины поэтической. Образ вождя народного восстания предстает в романе во всей его суровой социально-исторической реальности.

 




Работа над «Капитанской дочкой» была окончательно завершена А. С. Пушкиным 19 октября 1836 г. На этот день как раз приходилась очередная, притом особенно торжественная - двадцатипятилетняя,- годовщина открытия Царскосельского лицея. По установившейся среди лицеистов первого выпуска традиции - «старинным обычаям лицея» - отметить ее собрались все, кто находился тогда в Петербурге. Пушкин начал читать собравшимся написанные им в связи с этим стихи: «Была пора: наш праздник молодой сиял, шумел и розами венчался». Однако едва поэт, вспоминал один из присутствовавших, начал читать первую строфу, как слезы полились из его глаз и он не мог продолжать чтения… Предчувствие не обмануло Пушкина: это годовщина лицея оказалась для него последней.

Гневные бичевания Пушкиным презренной великосветской среды вызвали к нему бешеную ненависть со стороны придворных. Вокруг него завязалась гнусная интрига. Рукой заезжего французского эмигранта, бежавшего от Июльской революции 1830 г., ловкого политического дельца Дантеса, «светская чернь» расправилась с поэтом, певцом свободы. Поэт погиб «в расцвете сил, не допев своих песен и не досказав того, что мог бы сказать» (Г е р ц е н). А о том, какой кипучей творческой жизнью продолжал до самых последних лет жить Пушкин, какие замечательные замыслы роились в его сознании, красноречиво свидетельствуют его черновые рабочие тетради.

Так, в последние годы Пушкиным был задуман и начат роман «Русский Пелам» - прозаическая параллель к его роману в стихах, грандиозное повествование, в котором должна была быть воспроизведена вся жизнь русского общества конца 10-х - начала 20-х годов, т. е. раннего периода декабристского движения. В эту же пору была начата повесть из жизни Древнего Рима - о самоубийстве Петрония, автора знаменитого «Сатирикона»,- лапидарный стиль которой живо напоминает лучшие образцы латинской прозы. По-видимому, к 1835 г. относится одно из замечательнейших прозаических произведений Пушкина - незаконченные «Египетские ночи», в которых он снова ставит столь волновавшую его тему о положении поэта в надменном и равнодушном светском обществе. В это же время Пушкин работает над повестью из жизни немецкой рабочей бедноты - «Мария Шонинг». В этом в высшей степени знаменательном замысле с особенной силой сказывается все нараставшее сочувствие Пушкина страданиям социальных низов.

К последним годам жизни Пушкина относятся и несколько замыслов драматических произведений. Самым значительным из них является «Сцены из рыцарских времен» (1835; название дано издателями и гораздо уже действительного содержания пьесы) - единственное драматическое произведение Пушкина, полностью написанное прозой. В основе «Сцен» - тема гибели старого феодально-рыцарского уклада, перехода от средневековья к новому буржуазному обществу. «Сцены» не закончены. Однако по планам, сохранившимся в рукописях Пушкина, видно, как он намеревался развернуть их далее. Бертольда, который в тщетных поисках философского камня вошел в долги, сажают в тюрьму. Там он продолжает свои опыты и изобретает порох. Дошедший до нас текст заканчивается тем, что Ротенфельд обрекает Франца на вечное заключение в башне замка, заявляя, что он до тех пор не выйдет из нее, «пока стены замка… не подымутся на воздух и не разлетятся». С помощью пороха то, что казалось совершенно немыслимым, стало возможным: Бертольд взрывает замок. Изобретение пороха оказывается решающим и для борьбы восставших крестьян с рыцарями, железные доспехи которых, защищавшие их ранее от дубин и кос восставших, оказываются бессильными перед пулями. Одной из них убит и соперник Франца - Ротенфельд. Пьеса заканчивается изобретением книгопечатания - «новой артиллерии», наносящей не менее страшный удар по средневековью. Все это дает представление об огромном социально-историческом размахе последнего драматургического замысла Пушкина. В основных персонажах пьесы буквально несколькими штрихами даны исключительно четкие и точные художественные зарисовки типических образов эпохи - наглых и надменных насильников-рыцарей, представителя нарождающейся буржуазии, купца Мартына, революционного «мещанина»-поэта Франца, озлобленных «вассалов»-крестьян, неутомимого искателя и изобретателя, «алхимика» Бертольда. Всем этим объясняется та высокая оценка, которую дал «Сценам» Н. Г. Чернышевский, назвав их «одним из превосходнейших произведений Пушкина» и считая, что они «должны быть в художественном отношении поставлены не ниже «Бориса Годунова», а быть может, и выше». «Сцены из рыцарских времен» лучше всего показывают, какие огромные возможности дальнейшего творческого развития были заключены в Пушкине, какие замечательные произведения могли бы еще быть даны им русской литературе, если бы его не погубила удушающая обстановка николаевской реакции.