Гринев-мемуарист поясняет, что «пытка в старину... была укоренена в обычаях судопроизводства». И вот привели башкирца: «Я взглянул на него и содрогнулся. Никогда не забуду этого человека. Ему казалось лет за семьдесят. У него не было пи носа, ни ушей». Пленный не отвечал па вопросы коменданта. Тогда он приказал: «Ребята! Сымите-ка с него дурацкий полосатый халат да выстрочите ему спину». Потом выясняется, что у него не было и языка — так бесчеловечно расправилось с ним правительство за участие еще в бунте 1741 года. «Все были поражены. „Ну,— сказал комендант,— видно, нам от него толку не добиться. Юлай, отведи башкирца в анбар».

Так мы узнаем от Гринева о жестокостях правительственных чиновников или офицеров, изуверстве их пыток и расправ со своими врагами. Пушкин же счел необходимым эту сцену поставить первой и уже только после нее говорить о жестокости Пугачева. Началась «пугачевщина». Ситуация кардинально переменилась — крепость взята Пугачевым и ее пленный комендант стоит перед судом народного государя. Пугачев не подвергает пытке Миронова. Он действует логично и умно —идет борьба, и при народе должно творить справедливый суд. Самозванец спрашивает Миронова: «Как ты смел противиться мне, своему государю?» На этот вопрос многие дворяне-офицеры отвечали раскаянием и соглашались ему присягать. Миронов отказался. Пугачев «мрачно нахмурился и махнул белым платком. Несколько казаков подхватили старого капитана и потащили к виселице. На ее перекладине очутился верхом изувеченный башкирец, которого допрашивали мы накануне. Он держал в руке веревку, и через минуту увидел я бедного Ивана Кузмича, вздернутого иа воздух». И в данной сцене мы наблюдаем различие содержания протокольной' записи Гринева о случившемся и предложенной Пушкиным ситуации. Информация Пушкина богаче, глубже, она наводит па размышления. Читатель не может не сделать вывод: нельзя говорить, как это делает правительство, об исключительной жестокости Пугачева. Есть жестокость борьбы, и ее проявляют обе борющиеся стороньк Правительство осуществляет расправы. Логика борьбы заставляет Пугачева жестоко и беспощадно расправляться с теми, кто отказывается ему присягать. Потому глубоко символилен тот факт, что исполнителем приказа Пугачева — повесить Миронова—оказывается «изувеченный башкирец», которого еще накануне комендант велел пытать. И в то же время казнь Миронова с особой силой подчеркивает жестокость и беспощадность восстания.

Нет нужды перечислять все выразительные ситуации, созданные Пушкиным,—весь роман состоит из них. Закон поэтической индукции позволяет пе только отчетливо представить себе разность уровней понимания «пугачевщины» Гриневым и Пушкиным, но и решить такой трудный в пушкиноведении вопрос, который до сих пор еще является камнем преткновения,— как толковать фразу Гринева: «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» Каково отношение Пушкина к этой сентенции?


 




Обратим внимание на ее начало: «Не приведи бог видеть...» Здесь подчеркиваемся реальный факт — Гринев действительно наблюдал, видел начало и конец в)сстапия, его поражение, казнь Пугачева с товарищами. Рассказчик констатировал и жестокость бунта, и его бессмысленность, то есть безрезультатность, что еще больше подчеркивало бесполезность жестокой борьбы. Вывод этот выражал эмпирическую правду о восстании позицию дворянина.



Позиция Пушкина иная. В первой главе уже говорилось, что обреченность «русского бунта» открыта была в «Истории Пугачева». Потому не случайно Пушкин заставляет Гринева записать эту сентенцию—честный и добросовестный свидетель форжулировал и правду о характере восстания. Читатель должен был знать этот объективный вывод: историзм убеждений Пушкина не допускал какой-либо идеализации событий, искажения истории. Но в то же время взгляды Гринева и Пушкина не совпадают. Правда Гринева эмпирична, однозначна, констатирующая факт — что видел, то и записал. Правда Пушкина глубоко исторична, прочно опирается па понимание социальной природы противоречий дворянства и крестьянства. И главное — Пушкин видит и понимает трагизм русского бунта.


В «Истории Пугачева» исследование причин восстания убедило Пушкина в социальной справедливости борьбы народа против рабства, угнетения и бесправия. О том же свидетельствовали опыт французской революции и теоретические выводы французских историков. Закономерность и оправданность борьбы русского крестьянства за свое освобождение от крепостного рабства, которая в русских условиях неизменно кончалась поражением, и рождала трагическую ситуацию русского бунта. Трагизм восстания обусловливал его поэтический ореол. Пушкин не знал и не мог знать возможного разрешения судьбы русской революции. Только художественное исследование великих событий крестьянской войны могло приоткрыть завесу, скрывающую будущее родины. Вот почему создание образа народа стало в центре внимания Пушкина-романиста.