Несложности сюжетной линии соответствует ограниченное число действующих лиц. Перед нами проходят добрый «сказочный» царь, его добродетельный приближенный - боярин Матвей, его дочь, ее возлюбленный и ее няня. Но при ограниченном количестве персонажей не все они раскрыты в повести с одинаковой полнотой. Повесть «Наталья, боярская дочь» сравнительно невелика и не очень богата событиями «внешнего» характера, так как основной интерес автора сосредоточивается на событиях «внутренних», психологических. Однако повесть, как бы сама собой, делится на две части, отличающиеся характером содержания и в особенности темпом развертывания в них действия.

Медлительной, эпически спокойной, с вставными рассуждениями автора, первой части противопоставляется вторая часть, более лаконичная, несколько более убыстренная, с привнесением элементов фантастики, сродной любовно-авантюрному роману XVIII века.

Началом второй «части» следует считать побег Натальи с Алексеем. С того момента, как Наталья с Алексеем поселились в лесу, Карамзин начинает вести рассказ в двух планах, создавая контрастные картины: то, описывая жизнь новобрачных, то возвращая внимание читателей к Москве. Этим композиционным приемом автор пользуется весьма искусно. С одной стороны, рисуется нежная идиллия двух влюбленных, поселившихся в густом лесу, вдали от шумного мира, на лоне живописной природы наслаждающихся счастьем, которое и «описать-то возможно ли»; даже дикие звери «не приближались к жилищу супругов и ревели только в отдалении». С другой стороны, описывается Москва, смятение ее жителей, которым угрожали «свирепые литовцы», «восставшие на русское государство»; далее рисуется патриотический порыв «толп народных», восклицавших в один голос: «Умрем за царя государя! умрем за отечество или победим литовцев!»

Карамзин набрасывает яркую картину опустевшей Москвы, где, после выступления русских воинов против врага, остались лишь слабые старцы да женщины: «Увы! какая пустота в столице российской. Все тихо, все печально. На улицах не видно никого, кроме слабых старцев и женщин, которые с унылыми лицами идут в церковь молить бога, чтобы он отвратил грозную тучу от русского царства, даровал победу православным воинам и рассеял сонмы литовские». Но уже в «Письмах русского путешественника» встречаются картины такого же характера (хотя и не на русском материале), а в «Бедной Лизе» имеются попытки исторической живописи на материале отечественной истории. Описывая Симонов монастырь, Карамзин представляет взору читателя «изображение чудес, в сем монастыре случившихся,- там рыбы падают с неба для насыщения жителей монастыря, осажденного многочисленными врагами; тут образ богоматери обращает неприятелей в бегство. Все сие обновляет в моей памяти историю нашего отечества - печальную историю тех времен, когда свирепые татары и литовцы огнем и мечом опустошали окрестности российской столицы и когда несчастная Москва, как беззащитная вдовица, от одного бога ожидала помощи в лютых своих бедствиях».

Со стороны стиля повесть Карамзина также представляет несомненный интерес. «Наталья, боярская дочь» - повесть сентиментальная, но в ней имеется ряд характерных особенностей, свойственных новому зарождающемуся литературному направлению - романтизму. Ряд ситуаций повести подан Карамзиным явно в духе предромантизма. В этом отношении примечательна сцена венчания Натальи с Алексеем. Обряд венчания совершался в таинственной, мрачной обстановке престарелым священником, «согбенным бременем лет»; только внук его - послушник и Натальина мамка были свидетелями; роль церковных певчих исполняли порывы ветра, «который шумел в худое окно церкви». Не зная, кто были врачующиеся, священник закончил венчание проповедью, в которой сказал, что «любовь супружеская есть любовь святая, божеству приятная», и обещал новобрачным «благополучие в жизни», если они будут всегда любить друг друга; и это, несмотря на то, что брак был совершен без родительского «благословения». Устами священника автор как бы сам «благословляет» искреннее и настоящее человеческое чувство, ставя его выше вековых предрассудков и этим сам становясь выше их.





Какую бы драму, основанную на борьбе «долга» с «чувством», создали бы писатели-классицисты, окажись их герои в подобном же положении.

Создавая «Наталью, боярскую дочь» в новом жанре «сентиментальной повести», Карамзин вместе с тем не порывает связей с предшествующей и современной ему литературной традицией. В некоторых случаях писатель еще остается в пределах традиции, чаще преодолевает ее, Но именно поэтому повесть так органично вписывается в общую картину историко-литературного процесса.

Проследим теперь соотносительность повести «Наталья, боярская дочь» с любовно-авантюрными романами. После венчания Алексея и Натальи, спустя некоторое время, «свадебный» поезд очутился около «маленького домика, обнесенного забором». Подъехав к дому Алексея, находившемуся в густом лесу, мамка Натальи увидела несколько человек, вооруженных длинными ножами, и с ужасом воскликнула: «Ахти! мы погибли! мы в руках у разбойников!» Следующее за тем замечание автора устанавливает его, отчасти ироническое, отношение «к общим местам» авантюрных романов.

В коротком отрывке Карамзин как бы пародирует, удачно схватывая самую «суть» содержания этих романов: «Теперь мог бы я представить страшную картину глазам читателей - прельщенную невинность, обманутую любовь, несчастную красавицу во власти варваров, убийц - женою атамана разбойников, свидетельницею ужасных злодейств и, наконец, после мучительной жизни, издыхающую на эшафоте под секирою правосудия, в глазах несчастного родителя; мог бы представить все сие вероятным, естественным, и чувствительный человек пролил бы слезы горести и скорби, но в таком случае я удалился бы от исторической истины, на которой основано мое повествование».

Тем не менее, отдельные нити, связывающие «Наталью, боярскую дочь» с волшебно-авантюрными романами, можно найти во многих местах повести. Карамзин не только пародирует их и иронизирует над ними, но иногда попадает под влияние этих романов. Известно утверждение писателя о пользе чтения такого рода произведений.
Читать новости: