Усталый Иван Петрович возвращался домой. Ещё ни когда он так не уставал. «И с чего так устал? Не надрывался сегодня, обошлось даже без нервотрёпки, без крика. Просто край открылся, край - дальше некуда». Добрался, наконец, до дому, и вдруг он услышал крики: «Пожар! Склады горят!». Сначала Иван Петрович не увидел огня, но потом он увидел, что горят складские постройки. Столь серьёзного пожара, с тех пор как стоит посёлок, ещё не бывало. Склады были построены так, и загорелось в таком месте, чтобы, загоревшись, сгореть без остатка.

Склады расходились на стороны: продовольственные и промышленные. В продовольственный край огонь пошёл по крыше, но самое пекло было в промышленном краю. Когда Иван Петрович шёл по двору складов, только в двух местах начали сколачиваться группы: одна скатывала с подтоварника мотоциклы, вторая разбирала крышу - чтобы прервать огонь. Иван Петрович полез на крышу, там командовал Афоня Бронников. Он поставил Ивана Петровича на край, выходящий на двор, и тот принялся отдирать доски. Вернулся посланный за ломом парень и принёс вместо лома новость: выкатили обгоревший мотоцикл «Урал». Выбив последнюю тесину Иван Петрович огляделся. По двору ошалело носились ребятишки, у промтоварных складов метались и вскрикивали фигуры. Но набегало уже и начальство. Пришли начальник участка, главный инженер леспромхоза. Сбежался весь посёлок, но не нашлось пока никого, кто сумел бы организовать его в одну разумную силу, способную остановить огонь. Иван Петрович спрыгнул вниз и побежал к тому месту, где только что видел начальника участка Бориса Тимофеича. Он отыскал его по крику в толпе у продовольственного склада. Борис Тимофеич просил Вялю-кладовщицу открыть двери склада. Она не согласилась, и тогда он крикнул архаровцам, чтоб ломали двери.

И они с удовольствием принялись ломать. Иван Петрович предложил начальнику участка поставить в воротах дядю Мишу Хампо, чтоб тот охранял. Так Борис Тимофеич и сделал. На Ивана Петровича нахлынули воспоминания о старой деревне Егоровке. Из своей деревни он выезжал на долго только однажды - в войну. Два года воевал, и год ещё после победы держал оборону Германии. Осенью 46-го воротился домой. И не узнал своей деревни, она показалась ему невзрачной и обделённой. Здесь всё оставалось и словно навсегда остановилось, без перемен. Вскоре в соседней деревне встретил Алёну. Когда колхоз получил новую машину, оказалось, что за неё сажать некого кроме него. Он стал работать. Вскоре в тяжёлой и долгой немочи слегла мать. Его младший брат уехал на стройку и с больших денег спился. Иван Петрович остался в Егоровке. Когда Егоровку затопило, всех её жителей свезли в новый посёлок, в который привезли ещё шесть таких же, как Егоровка. Здесь сразу утвердился леспромхоз, назвали его Сосновкой. Когда Иван Петрович заскочил в крайний продовольственный склад, там полыхало вовсю. Над щелястым потолком гудело страшно; несколько потолочных плах возле стены сорвало, и в проём рвался огонь.

Иван Петрович не бывал внутри складов, он поразился изобилию всего: на полу немалой горой были навалены пельмени, рядом валялись колбасные круги, в тяжёлых кубах стояло масло, там же в ящиках стояла красная рыба. Куда же это всё уходило подумал Иван Петрович. Запахиваясь телогрейкой и приплясывая от жара, Иван Петрович выбрасывал к двери круги колбасы. Там, во дворе, кто-то подхватывал их и куда-то относил. Жар становился всё нестерпимей. Никто, похоже, больше не тушил - отступились, а только вытаскивали, что ещё можно было вынести. Иван Петрович подумал, склады не спасти, но магазин отстоять можно. Вдруг Иван Петрович увидел, Бориса Тимофеича, который ругался с архаровцем. Но он помешал этой потасовке. Как-то раз Иван Петрович разговаривал с Борисом Тимофеевичем. Борис Тимофеевич заговорил о плане и тут Иван Петрович взорвался: «План, говоришь? План?! Да лучше б мы без него жили!.. Лучше б мы другой план завели - не на одни только кубометры, а и на души! Чтоб учитывалось, сколько душ потеряно…»



 





Борис Тимофеевич с ним не согласился. Но Иван Петрович был устроен по-другому, под ежедневным давлением в нём словно бы сжималась какая-то пружина и доходила до такой упругости, что выдерживать её становилась невмоготу. И Иван Петрович поднимался и, страшно нервничая и ненавидя себя, начинал говорить, понимая, что напрасно. Из первого продовольственного склада огонь вытеснили полностью. Перешли во второй. Когда Иван Петрович в первый раз заскочил сюда, тут уже было накалёно и дымно, но всё-таки без огня сносно. Здесь было людно. По цепочке передавались ящики с водкой. Откуда-то доносились крики Вали-кладовщицы, умоляющей вынести растительное масло. Оно стояло в железной бочке, Иван Петрович с трудом повалил её, но выкатить не смог. Тогда он выхватил кого- то из цепочки, и они вместе выкатили бочку. Иван Петрович возвратился за второй бочкой, но его напарник вернулся в цепочку. Пытаясь отыскать его он заметил, что по цепи передаются не только ящики, но и раскупоренные бутылки. И опять Иван Петрович уронил бочку с маслом, кто-то помог ему, но когда выкатили, оказалось, что бочка была без пробки, а в склад уходил извивающийся след масла. Афоня Бронников сказал Ивану Петровичу, что нужно спасать муку. За третьим складом в низкой постройке держали муку и сахар. Мука была свалена в бесформенную кучу. Иван Петрович взвалил на себя первый попавшийся мешок и вынес его. Свалил, вместе с Сашкой Девятым, связь забора и положили по откосу на дорогу, получился мост. Затем оторвали ещё одну и положили рядом. Иван Петрович решил найти Алёну.

Иван Петрович вспоминает, как справляли два года назад тридцатилетие совместной жизни. Взяли отпуск и поехали по своим детям. Старшая дочь жила в Иркутске, она лежала в больнице и они долго там не задержались. Сын Борис жил в Хабаровске, женился. Борис с невесткой просили переезжать к ним. А когда вернулись, продолжали работать и жить. В последнем году стало совсем невмочь - с тех пор как утвердилась новая бригада архаровцев. А когда они палисадник перед избой разворотили, тогда Иван Петрович написал заявление об увольнении. Спасение было одно: уехать. Теперь только таскай и таскай. Иван Петрович стягивал мешок и уносил его. Поначалу, выносивших муку было человек десять. Но потом их стало четверо: Афоня, Савелий, Иван Петрович, да кокой-то полузнакомый парень. Потом подстроился Борис Тимофеич. Иван Петрович решил брать поочерёдно: раз мука, раз крупа. Когда сил не осталось он остановился у постройки. Это была баня Савелия, в неё он таскал мешки с мукой, ещё он увидел старуху, которая подбирала со двора бутылки - и уж, конечно не пустые. На середине двора Иван Петрович увидел Мишу Хампо. Он был парализован с детства и плетью таскал правую руку. «Хампо-о! Хампо-о-о!» единственное, что он мог сказать. Миша Хампо жил один. Жену свою похоронил давно, племянник уехал на Север.

Силы он был могучей и одной левой привык делать всё, что угодно. Хампо был прирождённый сторож. Всё чаще и дотошней, решившись на переезд, стал раздумывать Иван Петрович: что надо человеку, чтобы жить спокойно? И он решил: достаток, работа и нужно быть дома. Афоня уговаривает Ивана Петровича остаться, но он его не слушает Выбрасывали мешки за дверь, а Иван Петрович оттаскивал их к забору. Кто- то пьяным голосом позвал его, но он не откликнулся. Всё чаще стали задерживаться мужики - чтоб хватануть воздуха. Иван Петрович стоял ни рук, ни ног не чувствуя. Успели всё из последнего склада вытащить. Дядя Миша увидел, как двое играли в мяч из цветных тряпок. И только он это увидел, как на него обрушился удар, это был Соня. Его били несколько архаровцев.

Когда Иван Петрович увидел, что на снегу в обнимку лежат Соня и Хампо, они оба были уже мёртвы, а в пяти метрах валялась колотушка. Воротившись с пожара, Иван Петрович даже не прилёг. Он посидел, посмотрел в окно, как несёт с берега дым. На следующий день Иван Петрович ушёл из посёлка. И ему казалось, что он вступает в одиночество. И что молчит, не то встречая, не то провожая его, земля.