Его суровое лицо напряженно смотри на нас с портретов, а страдальческий голос, чуть ли не отговаривает читать писателя Салтыкова-Щедрина: и однообразен-то он, и совершенно непонятен будет потомкам. Но в наше время этот писатель просто необходим. Стоит лишь вчитаться в строки его «однообразных» и «непонятных» (и кто только говорит такое?) произведений. Он настойчиво и тревожно предупреждал своих — тогдашних и будущих— читателей: «Разве не бывало примеров, …что и низверженные кумиры вновь взбирались на старые пьедесталы и начинали вращать алмазными очами?»

«Нужды нет, что тут же, в этом самом мундире, ненавистник измышляет пакость тому самому делу, в пользу которого он парадно вырядился, — повторяем: эта пакость совершится на заднем дворе, на сцене же будут красоваться все внешние признаки преданности делу».»


 



Спасибо за предупреждение, Михаил Евграфович, ведь и правда.»


Но, однако, что это?! — Насмешливо острый взгляд писателя на сей раз обращен на нас самих и высвечивает нечто такое, что, увы, никак нельзя признать нам несвойственным: Мы склонны раздражать себя всякого рода утопиями. Мы охотно перескакиваем через все препятствия, устраняем подробности процесса и заранее наслаждаемся концом не начатого еще дела».

Читаешь подобное — и вот уже совсем по-иному начинаешь воспринимать страдальчески-нетерпеливое выражение на последних фотографиях писателя, словно он всегда, по собственному признанию, до боли сердечной любивший родину, и поныне всей душой отдается ее заботам и тяготится тем, страдает от того, что не может принять этот груз на свои плечи, вмешаться во все происходящее самому — кому помочь, кого потеснить, припечатать крепким щедринским словом тех, у кого, как у незабвенного Иудушки Головлева, от пустяков в горле пересохло, или тех кто пребывает в недоумении по случаю необходимых, но «беспокойных перемен»…