Сказки Салтыкова-Щедрина обычно определяют как итог творчества великого сатирика. И такой вывод в какой-то мере оправдан. Сказки хронологически завершают собственно сатирические произведения писателя. Как жанр щедринская сказка постепенно вызревала в творчестве писателя из фантастических и образных элементов его сатиры. Немало в них и фольклорных заставок, начиная от использования формы давно прошедшего времени («Жил-был») и заканчивая обильным количеством пословиц и поговорок, приводимых в сказках.

В сказках писатель затрагивает множество проблем: социальных, политических и идеологических. Так, жизнь русского общества запечатлена в них в длинном ряду миниатюрных по объему картин. В сказках представлена социальная анатомия общества в виде целой галереи зооморфных, сказочных образов.
Так, в сказке «Карась-идеалист» представлена система идей, которая отвечала мировоззрению самого Щедрина. Это вера в идеал социального равенства и в гармонию, во всеобщее счастье. Но, напоминает писатель: «На то и щука, чтобы караси не дремали». Карась выступает в роли проповедника. Он красноречив и прекрасен в проповеди братской любви: «Знаешь ли ты, что такое добродетель? — Щука раскрыла рот от удивления, машинально потянула воду и... проглотила карася». Такова природа всех щук — глотать карасей. В этой крохотной трагедии Щедрин представил то, что характерно всякому обществу и всякой организации, что составляет природный и естественный закон развития: есть сильные, кто ест, и есть слабые — кого едят. А общественный прогресс — это обычный процесс пожирания одних другими. Конечно, в демократических кругах подобный пессимизм художника вызвал споры и нарекания. Но прошло время — и щедринская правота стала правотой исторической.

Салтыков-Щедрин не оставлял в покое не только интеллигенцию. «Хорош» и народ в своей рабской покорности. Страшные и удручающие картины нарисовал писатель в «Повести о том, как один мужик двух генералов накормил». Вот портрет крестьянина. «Громадный мужичина», на все руки мастер. И яблок с дерева достал, и картофель из земли добыл, и силок приготовил для рябчиков из собственных волос, и огонь извлек, и провизии наготовил, и пуха лебяжьего набрал. И что же? Генералам по десятку яблок, а себе «одно, кислое». Сам и веревку свил, чтобы генералы держали его ночью на привязи. Да еще готов был генералов поблагодарить «за то, что они его, тунеядца, жаловали и мужицким его трудом не брезговали!» Трудно представить себе более рельефное и отчетливое изображение нравственного состояния крестьян: пассивная рабская психология, невежество. Щедрин словно видит русский народ глазами следователя Порфи-рия Петровича из «Преступления и наказания» Ф.М.Достоевского. Тот прямо называл мужика иностранцем, настолько недоступен был для него образ мыслей, поведение и мораль русского народа. У Щедрина подобное отношение к своему народу приобрело притчеобразную и доступную форму.








И все-таки Салтыков-Щедрин любуется силой и выносливостью мужика, которые для него, к сожалению, так же естественны, как и его беспримерная покорность и полный идиотизм. В этом контексте достаточно нехарактерна сказка «Медведь на воеводстве», где мужики все-таки теряют терпение и сажают медведя на рогатину. Однако Топтыгин 2-й в этой сказке не столько эксплуататор, сколько обычный грабитель. А разбойников на Руси никогда не жаловали — отсюда и рогатина.

Сказки Салтыкова-Щедрина полны сарказма. В них он никого не жалует. Достается всем: и правым (точнее, тем, кто сам себя считает правым) и неправым, и пескарям премудрым, и русским либералам, и щуке, и самодержавию, и мужикам русским. Вспомним моральный кодекс вяленой воблы: «Тише едешь, дальше будешь; маленькая рыбка лучше, чем большой таракан». «Уши выше лба не растут» — вот что Щедрину противно особо — аккуратная серость. Против нее протест, язвительная сатира сказок.
Выводы из творчества Щедрина следуют неутешительные, ведь сказки великого сатирика актуальны и сейчас, а следовательно, общество наше стабильно: карасей глотают, генералов безропотно кормят, вобла проповедует, здравомыслящий заяц с лисой играет, — в общем, все по-прежнему. «И всякому зверю свое житье: льву — львиное, лисе — лисье, зайцу — заячье».