Лирика серебряного века многообразна и очень музыкальна. Сам эпитет “серебряный век” звучит как колокольчик. Серебряный век подарил нам целое созвездие поэтов. Поэтов-музыкантов. Стихи серебряного века - это музыка слов. В этих стихах не было ни одного лишнего звука, ни одной ненужной запятой, не к месту поставленной точки.

В начале XX века существовало множество литературных направлений. Это и символизм, и футуризм, и даже эгофутуризм. Все эти направления очень разные, имеют разные идеалы, преследуют разные цели, но сходятся в одном: необходимо исступленно работать над ритмом, словом, чтобы довести ифу, манипулирование звуками до совершенства. Особенно в этом преуспели футуристы.

Футуризм напрочь отказался от старых литературных традиций, “старого языка”, “старых слов”, провозгласив основой стихосложения, поиск новой формы слов, независимой от содержания, то есть, иначе говоря, изобретение нового языка. Работа над словом, над “приручением” звуков становилась самоцелью, иногда даже в ущерб смыслу.

 Культ формы долго не просуществовал, футуризм быстро изжил себя. Но работа футуристов не пропала даром. В их стихах к почти совершенному владению словом добавился смысл, и они зазвучали, как прекрасная музыка.

В отличие от футуризма символизм провозглашал не только культ формы стиха, но и культ символов: отвлеченность и конкретность необходимо легко и естественно слить в поэтичном символе, как “в летнее утро реки воды гармонично слиты солнечным светом”.  Как много нового внес серебряный век поэзии в музыку слова, какая огромная проведена работа, столько создано новых слов, ритмов, что, кажется, произошло единение музыки и поэзии. Марина Цветаева родилась в ночь с 26 на 27 сентября, «между воскресеньем и субботой», в 1982 году. Позже она напишет об этом:

    * Красною кистью
    * Рябина зажглась.
    * Падали листья,
    * Я родилась.
    * Спорили сотни
    * Колоколов.
    * День был субботний:
    * Иоанн
    * Богослов.

Почти двадцать лет (до замужества) она прожила в доме №8 в Трехпрудном переулке. Этот дом Цветаева очень любила и называла «самым родным из всех своих мест». В письме к чешской подруге Анне Тесковой она писала: «…Трехпрудный переулок, где стоял наш Дом, но это был целый мир, вроде именья, и целый психический мир - не меньше, а может быть и больше дома Ростовых, ибо дом Ростовых плюс еще сто лет…»  С другими детьми дети Цветаевых почти не общались, и весь мир сосредотачивался в Доме. Молодая Цветаева призывала:

    * Ты, чьи сны еще непробудны,
    * Чьи движенья еще тихи,
    * В переулок сходи Трехпрудный,
    * Если любишь мои стихи.
    * Умоляю - пока не поздно,
    * Приходи посмотреть наш дом!
    * Этот мир невозвратно-чудный
    * Ты застанешь еще, спеши!
    * В переулок сходи Трехпрудный,
    * В эту душу моей души.
    * Детство.

Большинство документальных материалов о детстве Марины Цветаевой исчезли или засекречены. Автобиографическая проза творчески преломляет действительность, это «не «я», а необычный ребенок в обычном мире». В действительности отношения между членами большой семьи были очень непростыми. Отцом ее был Иван Владимирович Цветаев, профессор Московского университета, преподававший римскую словесность, основатель Музея изящных искусств имени Александра (Музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина). Первой женой его была Варвара Дмитриевна Иловайская (дочь известного историка Иловайского). В ранней молодости она влюбилась в женатого мужчину, но по воле своего властного отца вышла замуж за профессора Цветаева. У них было двое детей: дочь Валерия и сын Андрей.

Вскоре после его появления на свет Варвара Дмитриевна умерла, и Иван Владимирович вновь женился - на Марии Александровне Мейн, очень талантливой пианистке, переводчице, женщине романтической и одаренной. Как пишет Цветаева: «Папу она бесконечно любила, но два первых года очень мучалась его неугасшей любовью к первой жене. Вышла замуж с целью заменить мать его осиротевшим детям - Валерии 8-ми лет и Андрею 1-го года».

Она стремилась дать детям возможно больше, передать им свои представления о мире. Никто не скажет об этом лучше самой Цветаевой: «О, как мать торопилась с нотами, с буквами, с Ундинами, с Джейн Эйрами, с Антонами Горемыками, с презрением к физической боли, со Св. Еленой, с одним против всех, с одним - без всех, точно знала, что не успеет… так вот - хотя бы это, и хотя бы еще это, и еще это, и это еще… Чтобы было, чем помянуть!

 





Чтобы сразу накормить - на всю жизнь! Как с первой до последней минуты давала - и даже давила! - не давая улечься, умяться (нам - успокоиться), заливая и забивая с верхом - впечатление на впечатление, воспоминание на воспоминание - как в уже невмещающий сундук (кстати, оказавшийся бездонным), нечаянно или нарочно?.. Мать точно заживо похоронила себя внутри нас - на вечную жизнь. Как уплотняла нас невидимостями и невесомостями, этим навсегда вытесняя из нас всю весомость и видимость. И какое счастье, что все это была не наука, а Лирика - то, чего всегда мало… Мать поила нас из вскрытой жилы Лирики…».

Материальное, внешнее считалось низким и недостойным. Марина Цветаева на всю жизнь унаследовала материнское: «Деньги - грязь». Незадолго до смерти она пишет в своем дневнике: «Я отродясь, как вся наша семья - была избавлена от этих двух понятий: слава и деньги… Деньги? Да плевать мне на них. Я их чувствую только, когда их - нет… Ведь я могла бы зарабатывать вдвое больше. Ну - и? Ну, вдвое больше бумажек в конверте. Но у меня-то что останется?.. Ведь нужно быть мертвым, чтобы предпочесть - деньги».

Характер молодой Марины Цветаевой был нелегким - и для нее самой, и для окружающих. Гордость и застенчивость, упрямство и непреклонность, мечтательность и несдержанность - вот что было типично для нее. «Страх и жалость (еще гнев, еще тоска, еще жалость) были главные страсти моего детства». Между детьми драки возникали по любым поводам и часто разрешались кулаками. Главным поводом для ссор между сестрами было стремление к единоличному обладанию чем-нибудь, совсем не обязательно вещественным. Все, что хотела любить Марина Цветаева, она хотела любить одна: картинки, игрушки, книги, литературных героев. Все детство Цветаева читала запоем, не читала, а «жила книгами», одно из первых ее стихотворений так и называется: «Книги в красном переплете»:

    * Из рая детского житья
    * Вы мне привет прощальный шлете,
    * Неизменившие друзья
    * В потертом красном переплете.
    * Чуть легкий выучен урок,
    * Бегу тотчас же к вам, бывало.
    * - Уж поздно! - Мама, десять строк!.. -
    * Но, к счастью, мама забывала.

    * О, золотые времена,
    * Где взор смелей и сердце чище!
    * О, золотые имена:
    * Гек Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!

Первым поэтом Цветаевой оказался Пушкин. В пять лет она наткнулась в шкафу Валерии на «Сочинения» Пушкина. Мать не разрешала ей брать эту книгу, и девочка читала тайком, уткнувшись головой в шкаф. Впрочем, Пушкина она узнала еще до этого: по памятнику на Тверском бульваре, картине «Дуэль» в родительской спальне, рассказам матери. Он был первым, кого она прочла сама. Навсегда Пушкин остался для Цветаевой Первым Поэтом, мерилом высоты поэзии.

«Счастливая, невозвратимая пора детства» кончилась в 1902 году. Мария Александровна заболела чахоткой, здоровье ее требовало теплого и мягкого климата, и семья уехала за границу. Поехали все, кроме Андрюши, который остался с дедом Иловайским. Сначала они поселились в «Русском пансионе» в Нерви под Генуей. Эта зима 1902/1903 годов была для сестер Цветаевых периодом «Дикой воли». Сначала они познакомились и крепко подружились с сыном хозяина пансиона Володей, с которым проводили целые дни на природе. Позже Цветаева посвятила памяти этой дружбы несколько стихотворений своей первой книги:

    * Он был синеглазый и рыжий,
    * (Как порох во время игры!)
    * Лукавый и ласковый. Мы же
    * Две маленьких русых сестры.
    * Уж ночь опустилась на скалы,
    * Дымится над морем костер.
    * И клонит Володя усталый
    * Головку на плечи сестер.
    * За скалы цепляются юбки,
    * От камешков рвется карман.
    * Мы курим - как взрослые - трубки,
    * Мы воры, а он атаман.

А еще в пансионе жили революционеры-эмигранты. Десятилетняя Цветаева стремилась понять их идеи, писала о них стихи, которые, впрочем, не сохранились. Мать опасалась влияния революционных идей на детские умы, но ничего не могла поделать. Позже в «Ответе на анкету» Цветаева отмечала этот период как «одно из важных душевных событий».