Художественный интерес всего творчества Леонида Андреева заострен на исследовании духовных коллизий - рокового разлада духа и плоти, мысли и безумия, веры и неверия, красоты и безобразия. Уже в ранних рассказах определенно обозначилось общее направление его творчества и литературная манера, столь непохожая на обычные приемы русской беллетристики. Зрелая проза Андреева - это гиперболы стиля, сгущение «страшного» в жизни при отсутствии противоположного полюса. В миропонимании его вопросы личной нравственности не то что не имеют значения, а совершенно бессильны что-либо окрасить собою, в чем-нибудь изменить неумолимый ход вещей. Для Андреева жизнь есть столкновение столь грозных и неотвратимых сил, что значение личного воздействия и личных намерений совершенно ничтожно. Поэтому и нет у него героев, занятых поиском смысла жизни, писатель отказывает им в этом. Они - игрушки высших сил, судьбы или игрушки в руках собственных инстинктов, подсознания, с которым не в силах совладать. Чтобы убедиться в этом, достаточно рассмотреть его рассказы и повести, рассмотреть сюжеты и общее настроение. 
Без желания наполнить душу читателя безысходной тоской написан рассказ «Петька на даче». Обрисовано житье-бытье мальчика, безвыходно торчащего в темной парикмахерской и вдруг получившего возможность провести недельку на даче. Мы видим мальчугана, со всей полнотой детской цельности отдающегося несложным радостям вольной деревенской жизни - ужению рыбы, прогулкам по лесу, беганию по полям. Тем разительнее, конечно, контраст с необходимостью вернуться в парикмахерскую. Но читателя это все-таки не подавляет окончательно. Ему внушается, наоборот, мысль об устранимости зла. Думается: вот поставить бы мальчугана в хорошие условия, и он расцветет. Есть, значит, какие-то хорошие условия, при которых жизнь может идти, как следует.
Значительная доля сентиментальности есть и в рассказе «В подвале». На мрачном фоне загубленных жизней, хищно подкрадывающейся смерти, ночных кошмаров, безнадежной борьбы за грошовое существование, холода, голода, нищенской проституции и темных промыслов вдруг вырисовывается светлая и умилительная картина. Барышня из «хорошего» дома, с позором родившая ребенка в приюте, рядом с падшими женщинами, приносит своего ребенка в «подвал» - и происходит чудесная метаморфоза. Нежность и слабость маленького существа совершенно преобразовывают настроение мрачного «дна» жизни. Ребенка купают, и вокруг корыта в блаженном просветлении собралась вся почтенная компания. «Вытянув шею, бессознательно озираясь улыбкой странного счастья, стояли они - вор, проститутка и одинокий, погибший человек, - и эта маленькая жизнь, слабая, как огонек в степи, смутно звала их куда-то и что-то обещала - красивое, светлое и бессмертное. И гордо глядела на них счастливая мать, а вверху, от низкого потолка тяжелой каменной громадой подымался дом, а в высоких комнатах его бродили богатые, скучающие люди».
Этими и еще несколькими рассказами исчерпывается творчество Андреева, несущее хоть какой-то свет и сентиментальность. Все остальное –– своего рода литературный кошмар, где все - мрак, безысходность и безумие.
В рассказе «Большой шлем» люди, как тени. Мы не знаем, откуда взялись действующие лица, кто они, как проходит их жизнь; мы их видим только за карточным столом, где они бессменно играют «лето и зиму, весну и осень», не отвлекаясь никакими посторонними разговорами. Игра тут символизирует всю жизнь, где люди являются игрушкой таинственных сил, недоступных нашему уму. Не выходя из таинственной сферы жизни карт, разыгрывается фаталистический конец рассказа. Всю жизнь Масленников мечтал о бескозырном большом шлеме. И вот, когда наступает самый благоприятный момент сыграть игру с почти бесспорными шансами на удачу, он внезапно сваливается мертвый от разрыва сердца. А потом оказывается, что в колоде была карта, абсолютно обеспечивавшая выигрыш. Таинство смерти, «бессмысленное, ужасное и непоправимое», выражено в восклицании партнера: «Но ведь никогда он не узнает, что в прикупе был туз и что на руках у него был верный большой шлем. Никогда».


 




Дыхание смерти достигает особенного напряжения в «Рассказе о Сергее Петровиче». Смерть есть развязка жизни, доступная всякому. Из всего учения Ницше Сергей Петрович, ничем не замечательный, серый, недаровитый, но все-таки тоскующий, под влиянием идеи о сверхчеловеке и вообще о чем-нибудь незаурядном и выдающемся твердо проникся только одним изречением Заратустры: «Если жизнь не удается тебе, если ядовитый червь пожирает твое сердце, знай, что удастся смерть». И это, конечно, ему удалось.

Одним из главных элементов трагедии человеческого существования писатель считает взаимное непонимание, отчужденность и ужас одиночества. Эта тема ярко раскрывается в рассказе «Молчание». Дочь, любящая родителей, но разошедшаяся с ними духовно, не может доверить им своего горя. Она бросается под поезд, тяжело заболевает сраженная смертью дочери мать и отец остается один в пустом доме и слышит только молчание.
Герой рассказа «В тумане» юноша Павел Рыбаков, оказавшись без поддержки в самую опасную пору его жизни –– в пору молодой страсти, –– идет вовсе не по пути поиска смысла жизни, а опускается на дно уличного разврата и кончает жизнь самоубийством. 
Разрушает Андреев и вековечную основу человеческой жизни - веру. Он пишет полную ужаса «Жизнь Василия Фивейского» (1904), где в лице героя - сельского попа - выводит Иова наших дней. Но этот Иов совсем иначе относится к своему несчастью. «Над всею жизнью Василия Фивейского тяготел суровый и загадочный рок». Он всегда был «одинок, и особенный, казалось, воздух, губительный и тлетворный, окружал его, как невидимое прозрачное облако». Со «зловещей и таинственной преднамеренностью стекались бедствия на его некрасивую, вихрастую голову»: утонул любимый сынок, запила с тоски попадья, оставшаяся дочь - явная дегенератка, позднее рождающийся сын - злобный идиот. Происходит пожар. Сын уцелел, а попадья сгорает. Под всеми ударами судьбы новый Иов продолжает твердо верить. По крайней мере, он сам себя в этом уверяет: «Точно кому-то возражая, кого-то страстно убеждая и предостерегая, он постоянно повторяет: я верю». Но вера его особенная. Он постоянно при этом «думает, думает, думает». И показалось ему, в конце концов, что он узнал новую, «огромную правду о Боге, и о людях, и о таинственных судьбах человеческой жизни». Но страшна была эта правда. На него «надвигалось что-то огромное и невыразимо страшное, как беспредельная пустота и беспредельное молчание». Это было сознание полного, непоправимого одиночества, и самое страшное - «никто не может этого изменить». В безумии он делает попытку воскресить мертвого и, когда она не удается, в ужасе спасается бегством; но и вне церкви «небо охвачено огнем» и «из огненного клубящегося хаоса несется громоподобный хохот, и треск, и крики дикого веселья». «В самых основах своих рушится мир» - и вместе с ним падает в трех верстах от церкви мертвый поп. Но сама вера, крушение которой представлено у Андреева, кажется ненастоящей. Настоящая вера не нуждается в подтверждающих ее чудесах, она простая и непосредственная. 
Ознакомившись с общим строем творчества Андреева, мы узнаем, что его талант - не в создании ищущих смысл жизни героев, а в умении растревожить читателя, создав вокруг него особую, кошмарную атмосферу, заставить его самого задуматься о смысле собственной жизни.