Жизнь Ахматовой постоянно сопровождалась утратами, потрясениями, трагическими и драматическими обстоятельствами, как она сформулировала в поэме “Реквием”, протекала “на краю у гибели”. Многое настраивало на постоянную готовность к смерти. Уходили из жизни один за другим дорогие для Ахматовой поэты: Блок, Гумилев, Недоброво, Князев, Клычков, Мандельштам, Есенин, Маяковский, Кузмин, Волошин, Андрей Белый, Нарбут, Цветаева… Сама она была больна не излечивавшимся в те времена туберкулезом. Ахматова - поэт Петербурга. Город стал для нее колыбелью любви и символом сурового творческого общения, несломленного духа:

    * А мы живем торжественно и трудно
    * И чтим обряды наших горьких встреч,
    * Когда с налету ветер безрассудный
    * Чуть начатую обрывает речь, -
    * Но ни на что не променяем пышный
    * Гранитный город славы и беды,
    * Широких рек сияющие льды,
    * Бессолнечные, мрачные сады
    * И голос Музы еле слышный.

Стихотворение “Петроград, 1919″ открывает книгу “Anno Domini”  (1922). Здесь многое ориентировано на диалог с Блоком. Как бы отвечая на утверждение “Мы - дети страшных лет России | Забыть не в силах ничего”, Ахматова начинает с возражения “знаменитому современнику”: “И мы забыли навсегда…” Новая полоса истории, тютчевские “баснословные года”, вынесенные в эпиграф, оглушают память: “В кругу кровавом день и ночь | Долит жестокая истома…” Гамаюновская прозорливость унаследована Ахматовой дерзко, как равной по силе и уверенности поэтического голоса. Блоковский образ поколения в стихотворении “Рожденные в года глухие…” завершается обращением к Богу с молитвой за тех, “кто достойней” увидеть царство Божие. Ахматовский голос к финалу “Петрограда…” менее патетичен, он отличается строгостью, простотой, сдержанностью (пожалуй, он близок той строгости и простоте, которая пронизывает блоковский цикл “О чем поет ветер”): “Иная близится пора, | Уж ветер смерти сердце студит…” Вчитаемся в строчки другого стихотворения:

    * Все расхищено, предано, продано,
    * Черной смерти мелькало крыло,
    * Все голодной тоскою изглодано.
    * Отчего же нам стало светло?




 




 

    * И так близко подходит чудесное
    * К развалившимся грязным домам…
    * Никому, никому неизвестное,
    * Но от века желанное нам.

Ахматова запечатлела трагическую высоту духа своего поколения. Голод, смерти, утраты, разбитая жизнь, разрушенный быт - все эти испытания не имеют власти над душой, чуткой к божественно совершенным, благодатным началам жизни. Звездное небо, красота природы, чарующие запахи лета напоминают о том, что неустранимо даже в страшные времена предательств и голодной тоски. Способность расслышать вешнее дыханье леса, созерцать созвездия в прозрачных июльских небесах - настоящая благодать, радость.  Величие эпохи подчеркнуто и в названии книги “Anno Domini”, что означает “Год Бога”. Ахматовское “мы” представляет здесь поколение свидетелей военного коммунизма, получивших заряд духовной стойкости в предшествующей культуре. Заметить, как “подходит чудесное к развалившимся грязным домам”, было дано далеко не всем, но желание чуда присутствует хотя бы тайно в душе каждого, что расширяет границы ахматовского “мы”, включая в них чуть ли не целое человечество. Боль за судьбу близких звучит в маленьком скорбном стихотворении, написанном в вагоне поезда 16 августа 1921 г. Блока уже похоронили, Гумилева уже арестовали. Первые четыре стиха обращены к другу, которому их никогда не прочитать. Под “горькой обновушкой”, может быть, и подразумеваются эти стихи, словно заменяющие саван:

    * Не бывать тебе в живых,
    * Со снегу не встать.
    * Двадцать восемь штыковых,
    * Огнестрельных пять.
    * Горькую обновушку
    * Другу шила я.
    * Любит, любит кровушку
    * Русская земля.

За этими строчками - живой человеческий протест: не героический, а частный, женский голос, для которого своя боль не заслоняет чужую. Собственная безысходность связалась с общенациональной, с извечным трагизмом русской земли, теряющей и растрачивающей жизненные силы с удручающей щедростью.