Из многочисленных книг, направленных против допускавшихся в годы «культа личности» извращений представления о новом человеке, заметно выделялся роман Петра Проскурина «Горькие травы» (1984). Писатель показал, что процесс «восстановления» нашего человека в его подлинных правах проходил очень непросто. Люди, когда-то уверовавшие в теорию человека-«винтика», человека-«исполнителя», нелегко отказывались от своих убеждений. Еще меньше способны они были понять, что их «установки» ведут не к великой цели, а лишь к тому, что «люди из творцов и хозяев становятся обывателями и пассивными исполнителями».

Молодой писатель создал многоплановое произведение, рассказывающее о послевоенной жизни на Брянщине. После «Братьев и сестер» Федора Абрамова это самое суровое произведение тех лет. Писатель показывает, как буквально на развалинах, оставленных фашистами, пришлось однорукому фронтовику Степану Лобову с немногими уцелевшими или возвратившимися с немецкой каторги женщинами и ребятишками возрождать колхоз в Зеленой Поляне. Жизнь одного колхоза изображается как часть всей нашей жизни. Поэтому в романе органичен и рассказ о первом секретаре обкома Николае Гавриловиче Дербачеве, раньше других осознавшем необходимость коренным образом изменить нашу аграрную политику, в результате которой крестьяне отчуждаются от земли, становятся «равнодушными исполнителями», и прямо сказавшем об этом Сталину. В суровых, предельно суровых тонах выдержано описание беседы Дербачева со Сталиным, встретившим будущего секретаря обкома словами: «Спотыкаешься, Дербачев». Последний, направляясь на прием, вдруг всем своим существом понял: «Сталин — тот предел, на котором, по сути дела, все кончается, и дальше ничего нет. Любой другой еще не был пределом, за ним всегда что-то оставалось, а здесь дальше не было ничего и никого». Прямо и честно Дербачев сказал Сталину все, что думал, и почувствовал: мысль его о необходимости укреплять колхозы не дошла до этого старого и очень уставшего человека, которому, кажется, была неприятна не сама мысль Дербачева, а то, что «это опять было новое, и требовалось об этом думать». Сталин сказал: «Вы все много говорите, а нужно одно. Работать надо... Знаешь, давай в Осторецк... Ты молод, вот и покажи, на что способен, а мы посмотрим».

В сцене тонко оттенены и жесткость Сталина, и его подозрительность, и то, что он «не хотел, а может быть, и не мог разобраться», наконец, то, что сам Сталин как бы ипдел себя как-то «всеобъемлюще, чего и сам он, Сталин, по мог понять, к чему сам относился как бы со стороны, с долей недоумения и глухой злости». Впрочем, об этой черте его уже писал Александр Твардовский в поэме «За далью — даль», исключая последние качества, определяемые как «недоумение» и «злость».


 





Глубоко раскрыта писателем драма Дербачева — умного, сильного, смелого человека, терпящего поражение не потому, что он не прав, а потому, что в последние годы псесилия Сталина все работало против него, Дербачева. Самым упорным противником его оказалась Юлия Сергеевна Борисова — третий секретарь обкома. Писатель далек от упрощения ее характера. Она смело сражалась с фашистами, самоотверженно трудится в обкоме. Бескорыстна. Вот ее и избрали своим орудием силы, противостоящие Дербачеву. Вся сложность в том, что Борисова не карьеристка, не интриганка. Она действительно убеждена, что ее план подъема области более реален, нежели план Дербачева. Она побеждает и, реализуя свои планы, не хочет верить, что колхозы оказываются на краю пропнет.

В романе много драматических проблем, ситуаций и развязок. Одна из них — арест и гибель Степана. Другая линия — еще более значительная — связана с проблемой безответственного отношения к земле.

Очень смелый для своего времени и глубоко верный поворот нашел Петр Проскурин, развивая характер Дербенёва. Человек, одним из первых увидевший недостатки Сталина, пострадавший в последние годы его жизни, он, однако, менее всего склонен видеть в «культе личности» всепроникающую силу, будто бы определившую весь ход нашей жизни. Борясь за Борисову уже после смерти Сталина, он говорит ей: «На наши плечи легло многое. Нам не защищаться надо, а наступать. А превращать эту трагедию в истерию, в психоз ни к чему. Мы никому не позволим. Мы молоды и слишком, слышите, слишком правы».