Иное течение романтической эстетики развивал в «Московском телеграфе» Н. А. Полевой. В своей общественно-политической основе его эстетика была шагом назад по сравнению с литературной платформой декабристов. Однако в период реакции, когда усилились реакционно-романтические течения, в частности эстетика романтического идеализма, Полевой сумел развить концепцию прогрессивного романтизма, особенно в сфере литературной критики.

Осознавая свою эпоху как «время перерождения всех понятий литературных», Полевой в статье «О романах Виктора Гюго и вообще о новейших романах» (1832) как бы подытоживает основные возражения, выдвинутые романтиками против «классиков». Романтизм в понимании Полевого - это новое направление в литературе, возникшее в борьбе против классицизма с его стесняющими творческую свободу правилами и основанное на национально-самобытных началах, свойственных каждому народу. В таком противопоставлении классицизма и романтизма Полевой сближается с декабристскими теоретиками искусства. В эстетике Полевого вообще заметно влияние литературно-теоретических взглядов А. А. Бестужева. Этот факт отметил В. Г. Белинский. Однако в концепции романтизма у Полевого мы не находим самого главного, что составляет особенность декабристской эстетики,- признания необходимости политического содержания искусства, не находим утверждения огромной общественной роли искусства. Мысль о поэте, стоящем выше интересов сегодняшнего дня, сближала взгляды Полевого с романтическим идеализмом. Полевой осуждает вмешательство поэта в общественную жизнь: «Вступая в мир, поэт нередко начинает терять, уступать, променивать свое высокое назначение, покоряясь отношениям общества, увлекаясь вещественными условиями».

Он склоняется к позиции «примирения с действительностью». «Блажен,- продолжает Полевой,- когда он [поэт] будет уметь ужиться с миром, как В. Скотт». Однако, несмотря на частичное несогласие с Гюго, Полевой, в противоположность ориентации «любомудров» на немецкий идеализм, склонялся к признанию французского романтизма, прогрессивного в своих политических и литературных установках.

 





Давая оценку русской литературе, Полевой критически относился к романтизму В. А. Жуковского, поэзия которого односторонне усвоила «безотчетную мечтательность» и лишена народности. Еще более решительно выступал Полевой против современных ему ультраромантиков, увлекавшихся романтическими эффектами и нарушавших «первое условие» романтического искусства - «истину изображения». Полевой прослеживает развитие национальной самобытности в русской литературе, осуществление чего выпало на долю А. С. Пушкина. Однако великий русский поэт оставался для Полевого выразителем новейшего романтизма, и «Борис Годунов» представлялся ему «шагом к настоящей романтической драме». Полевой не понял реалистической природы художественного метода Пушкина. Тем более остался вне его понимания и признания реализм Н. В. Гоголя. Это имело не только эстетические, но и политические причины. Ограниченно понимая свой принцип «истины изображения», Полевой признавал предметом художественного творчества не всю действительность, а только то, что «выходит из круга обыкновенных явлений». По поводу повести М. П. Погодина «Черная немочь» (1832) Полевой писал: «Говорят, что язык действующих лиц в «Черной немочи», картины и мелочные подробности взяты с природы… Но где границы вкуса? Все ли существующее в природе и обществе достойно быть перенесено в изящную словесность?» Это рассуждение характерно для романтика, который не хочет замечать отрицательных явлений современной ему действительности.

Своеобразную позицию занимал Полевой и в актуальном для того времени вопросе о народности. Защита прогрессивных тенденций буржуазного развития России резко отделяла Полевого от идеологов реакционного национализма, защитников теории «официальной народности». С их «квасным патриотизмом» «Московский телеграф» вел настойчивую борьбу. Полевой призывал к тому, чтобы «стихию русизма» воплотить в «формы европеизма», усматривая в этом путь к созданию своей философии, своей литературы, своей гражданственности. Однако боязнь революционных потрясений, преданность «закону» и «престолу» резко отделяли Полевого от революционных течений русской общественной мысли, подготовляли почву для позднейшего перехода его на реакционные позиции.

Через некоторое время после закрытия «Московского телеграфа» Полевой переезжает в Петербург и, сотрудничая с Ф. В. Булгариным и Н. И. Гречем, становится негласным редактором «Сына отечества» и «Северной пчелы», ревностным защитником монархического режима. Такова была печальная судьба талантливого и образованного разночинца, не устоявшего под ударами реакции.